Пирог долго не остывал, я разрезала его на куски, разложила в тарелки, мы сидели и дули каждый в свою тарелку, пока Женьку не осенило:
— Давайте его положим в холодильник.
— Горячее нельзя в холодильник, — объяснила ему я.
Каролина засмеялась.
— Горячий пирог в холодильник! Ха-ха-ха. Он у вас глупый, ничего не понимает.
От обиды и растерянности, я все-таки хватила горячего пирога, скривилась, и Каролина, увидев это, уже не смеялась, а визжала от удовольствия. Что же это такое? Я отодвинула от себя тарелку и сказала ей:
— Женя не глупый. Добрый человек не может быть глупым. А вот когда человек смеется над чужой неловкостью или бедой, это не только глупо, но и жестоко.
Я говорила с ней как со взрослой, и она ничего не поняла.
— Пирог надо, чтобы он сначала остыл, а потом ставить на стол, — сказала она назидательно. — Когда моя мама делает пирог, он у нее всегда сначала остынет, потом уже его едят…
Не пекла ее мама пирогов, я это знала от Викентьевны. Впрочем, мама ее не поощряла и вымогательства. Уходя от нас, Каролина застыла возле столика в прихожей.
— Можно медведь и шапочка побудут у вас? Это будет мое, но полежит у вас. А губную помаду я возьму, скажу маме, что нашла.
Она опустошила нас. Непонятно, как это случилось, но после ее ухода мы с Женькой потеряли интерес не только друг к другу, но и ко всему на свете. Женька стал плакать, придумал, что у него болит нога. Ходил по комнате, волоча то одну, то другую ногу, раздражаясь, что я не жалею, не лечу его. Когда он стал топать «больными» ногами и грозить, что расскажет родителям, как я его не любила, а любила Каролину, я не выдержала, сказала ему, чтобы не прикидывался, поберег свои ноги: «Если так стучать, то и здоровые заболят». Кончилось тем, что он сел у двери и, подвывая, стал причитать: «Мамочка Томочка, папочка Боречка, куда вы уехали, зачем бросили своего Женечку». Сердце мое от этих стенаний переворачивалось, но что я могла поделать? Покаяться? «Дорогой внучек, перестань плакать, не буду тебя больше мучить»? Выручил звонок. Но сначала он меня смутил: еще не легче — кто-то из соседей не выдержал, поспешил на помощь несчастному ребенку.
Пришла Викентьевна. Лицо бледное, в глазах испуг.
— Пропала Каролинка!
Я ее успокоила.
— У нас она была. Домой пошла. Вы с ней разминулись.
Викентьевна отчитала меня:
— Разве так можно? Вы бы хоть позвонили. Я ведь где только не была — искала.
В квартиру она не вошла, постояла у порога, посверлила укоризненным взглядом и ушла. Я посмотрела на часы и через пятнадцать минут позвонила ей.