В районе Виндхёрст Нандина обитала в доме нашего детства – квадратном строении под бурой кровельной дранкой. Хоть и в дождь, дорога заняла не больше пяти минут. Я даже пожалел, что путь так недолог. Припарковавшись, я еще минуту-другую оставался в машине, обдумывая, что скажу сестре. Признаваться в плачевном состоянии дома не хотелось, ибо Нандина уже давно зудела – а не пора ли заняться ремонтом. Если же без всяких объяснений возникнуть на пороге и попроситься в свою старую комнату, сестра решит, что у меня нервный срыв или чего хуже. Кинется хлопотать и утешать. Взбудоражится.
М-да. Порой сестра меня удивляла. Она открыла дверь и мгновенно все поняла, увидев мои слипшиеся на лбу волосы, промокшую одежду и хлопья побелки, приставшие к обшлагам брюк.
– Заходи и встань на коврик, – велела Нандина. – Я принесу полотенце.
– У м-меня немного натекло в прихожей, – сказал я.
– Разуйся и оставь ботинки в коридоре.
– Я подумал, что одну ночь можно….
Нандина уже скрылась в кухне. С меня капало на коврик, а я стоял и вдыхал запахи детства – мастики и заплесневелых обоев. Из-за маленьких, странно расположенных окон и тяжелых драпировок даже днем дом казался мрачным, а сейчас был настолько темен, что хотелось проморгаться, дабы лучше видеть.
– Сними ботинки-то, сколько раз говорить? – Дождавшись, когда я разуюсь и отстегну фиксатор, Нандина подала мне линялое посудное полотенце. Такие полотенца с календарем у нас висели над кухонным столом. На этом значился 1975 год. Я промокнул лицо и вытер голову. – Где твоя трость?
– Не знаю.
– Забыл в машине?
– Наверное.
– Какую-нибудь одежду с собой захватил?
– Нет.
Сестра подошла ближе, но руку предлагать не стала – знала, что я этого не люблю, и мы потихоньку двинулись в гостиную. От Нандины пахло шампунем. Она была в хлопчатобумажном домашнем халате. (Сестра из тех последних американок, кто после работы всегда переодевается в домашнее.) Дождавшись, когда я усядусь на диван, Нандина сказала:
– Пойду посмотрю, не остались ли здесь твои тапочки.
Наверное, остались. Тут еще много чего моего. Когда я покинул отчий дом, мать ничего не выбросила из моей комнаты.
Нандина ушла наверх, а я откинулся на диване и уставился в потолок. В солидный старомодный потолок в кремовой штукатурке, с медальоном посредине, без единой трещинки, заметной глазу.