стряпню, что меня не устраивало вовсе. К столу она выходила с кипой корреспонденции и читала за едой.
– Как тебе рыба? – спрашивал я.
– М-м-м? Вкусно, – говорила она, не отрываясь от какого-нибудь письма.
И еще она без всякого уважения относилась к вещам. Ей было все равно, что у каждой вещи есть свое место, каждая требует бережного обращения и ухода. Она их… как точнее сказать-то… не ценила в должной мере.
Если б она в должной мере ценила меня, то, наверное, больше заботилась бы о своей внешности, так? Да, поначалу она очаровала меня тем, что напрочь лишена суетного тщеславия, но теперь вот приходила мысль, что выглядит она… э-э… невзрачно и невзрачность эта, знаете ли, умышленная. Со временем я все чаще стал подмечать ее несуразную одежду, тяжелую солдатскую походку и засалившиеся волосы, которые хорошо бы помыть еще вчера.
А Дороти, со своей стороны, считала меня неоправданно вспыльчивым.
– Ты наверняка взбеленишься, однако… – начинала она, а дальше говорила о какой-нибудь мелочи вроде того, что в долгой поездке лучше вести машину поочередно.
– С чего ты решила, что я взбеленюсь? – удивлялся я, но в тоне моем сами собой возникали гневные ноты, ибо меня раздражало, что она так боится ранить мои чувства. И получалось, я подтверждал ее опасения. Я это видел по ее лицу, хотя она молчала. И эта ее сдержанность меня раздражала еще больше.
Уморительно вспоминать об этом.
Казалось, Дороти чего-то от меня ждет, но прямо о том не говорит. Иногда лицо ее вдруг мрачнело, и я обеспокоенно спрашивал:
– Что? Что такое?
Но она отмахивалась, мол, пустяки. Я чувствовал, что чем-то ее подвел, вот только не понимал чем.
Однажды ее послали на конференцию в Лос-Анджелесе, но она решила увильнуть от поездки. Дескать, не хочет так надолго оставлять меня одного. (Это было в самом начале нашей совместной жизни.)
– Не надо таких жертв ради меня, – сказал я.
– Так, может, вместе поедем? Не хочешь? Пока врачи заседают, для их жен и мужей устраивают автобусные экскурсии и всякое такое.
– Чудесно. Прихвачу с собой вязанье.
– Ну зачем ты так? Я же просто хочу…
– Я пошутил. За меня не волнуйся. Не думай, что без тебя я и шагу не ступлю.
Сказано это было вовсе не в упрек, да и кто счел бы мои слова упреком? Но Дороти сочла. Я это видел по ее лицу. Она промолчала и замкнулась.
Я попытался все сгладить.
– Но я благодарен тебе за беспокойство, – сказал я.
Нет, бесполезно. Весь вечер Дороти молчала, утром уехала на конференцию, и я так по ней скучал, словно у меня отняли часть меня самого. Наверное, она тоже скучала, потому что звонила по несколько раз на дню: