Младший Хранитель украдкой отер повлажневшее лицо, искренне радуясь тому, что в его народе не принято вмешиваться в чужие проблемы, а если кто и заметит, то спишет на недавний дождь. Затем помотал головой, прогоняя разноцветные круги перед глазами, и побрел прочь, медленно переставляя одеревеневшие ноги да стараясь не слишком сильно шататься. Кажется, эта ночь вымотала его сильнее, чем утомительный день в седле. Его почти постоянно колотил озноб. Кости ломило, мышцы то и дело сводило, вынуждая искать удобное положение. От каждого движения прошибает пот, будто в жаркой пустыне очутился. И холод, невыносимый холод, приходящий на смену ненормальной жаре. Глаз он за эту ночь почти не сомкнул, но если вдруг удавалось ненадолго уснуть, оттуда вновь вырывала или немилосердная боль, или кошмары, или смутное ощущение мимолетного, едва уловимого, но вполне различимого в какофонии лесных запаха аромата. Тонкого аромата знаменитого эльфийского меда, которому здесь неоткуда было взяться.
— Линни, друг мой ушастый, тебе помочь? — догнал его звонкий голосок.
Темный эльф из последних сил выпрямился.
— Нет, спасибо. Не привык, знаешь ли, посещать кусты в такой сомнительной компании.
— Ну-ну, — с сомнением протянула Белка, едва заметно хмурясь. — Смотри, если заблудишься — крикни.
— Чтоб я, да заблудился? — криво усмехнулся Хранитель, старательно прогоняя противные мушки перед глазами.
— А что? Вдруг тебя вчера по голове слишком сильно ударили? Остроухие на поверку бывают такими ранимыми…
— Это не про меня, — прошептал Линнувиэль, цепляясь за ближайший ствол и уже раскачиваясь из стороны в сторону. — Не надейся.
— Ага. Тогда рану перевяжи потуже, герой, а то кровищей воняет так, что меня рвотные позывы скоро замучают!
— Ну, хоть что-то…
— Чего? — не поняла пропавшая за деревьями Белка.
— Хоть что-то способно тебя довести, — хрипло выкашлял эльф и рухнул, наконец, на мокрую траву без движения. — Даже приятно, что по моей вине.
— Дурак ушастый! — неожиданно насупилась она, резко отворачиваясь от кустов, за которыми пропал остроухий упрямец, и сердито протопала к нетерпеливо ожидающему Каррашу. А Темный, непроизвольно умывшись росой, отдышался, с немалым трудом сел, размотал насквозь промокшие тряпицы и, пользуясь моментом редкого одиночества, принялся подрагивающими от слабости пальцами отдирать ткань от почерневшей кожи. Кажется, зря он промолчал вчера, не рискнув обратиться за помощью к Таррэну. Зря тянул время, потому что за ночь вокруг четырех глубоких отметин от зубов появился широкий черный ободок наподобие того, каким встречала своих жертв Черная Смерть. А под ним — некрасивый вал воспаленной плоти, из-под которого вдруг начала просачиваться подозрительно потемневшая кровь.