Два дня спустя я смотрела на Тайлера с чертова колеса, и целое мгновение была уверена – у меня есть все.
Коринна своим вечным «Правда или вызов» вынудила меня выбраться из кабинки. Мне хотелось убедиться, что это легко, а потом с легкостью сказать «нет». Хотелось ощутить восторг, и собственную силу, и надежду – все, чем могла наполниться моя жизнь.
Тут-то я и услышала дыхание, щекочущее ухо.
– Прыгай, – велела Коринна.
И мне стало жутко. Что она сейчас вытворит? Душа у нее темная, это все знают; а вот насколько темная? Моя жизнь для нее – только часть игры. Я – пешка; я – тростинка, и весь вопрос – насколько сильно можно меня выгнуть? Как, наверное, Коринна меня ненавидела; как ненавидела каждого из нас! Какая тьма таилась в ней под напускным задором!
Я боялась, что она меня толкнет, а Байли слова никому не скажет, и все подумают, что я хотела умереть. В то время как я в тот миг хотела только жить. Перед нами – мной и Тайлером – лежала целая жизнь, наполненная и прекрасная, с тысячами возможностей.
Несколько минут – и я теряю равновесие, и мир летит под откос, и я сама лечу от удара кулаком в скулу.
К месту катастрофы бежит Коринна – свидетельница.
Большеглазая девочка-олененок застывает с мороженым в руке и с потрясением, которое уже не отпустит ее.
Моя рука инстинктивно выворачивается, чтобы принять удар на себя, уберечь живот. Потому что я вдруг понимаю, насколько хрупко все в нашем мире, насколько ничтожен запас человеческой прочности. Понимаю, что для меня начинается нечто новое. Стоящее того, чтобы держаться за жизнь.
* * *
После Лориного предрожденчика я отправилась к реке и там пробыла до темноты. Выжидала, пока уедет Дэниел, пока в доме останутся только флюиды краски, витающие среди влажных и липких стен.
Несколько раз звонил Дэниел, но я не брала трубку. Ограничилась эсэмэс-сообщением, когда пришла домой.
«К нам приедешь?» – написал Дэниел.
«Нет. Лягу спать», – ответила я.
Однако спать не легла. И делом никаким не занялась.
Ночь я посвятила жалости к себе. Оплакивала Коринну и маму, Дэниела и папу, себя и Тайлера, и все, все утраченное.
Завтра я возьму себя в руки. Не позволю себе ни единой слезы. Завтра вспомню, что надо продолжать жить дальше.
НАКАНУНЕ
День 5-й
Нельзя было сюда приходить. Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Я раскачивалась на диване перед телевизором с чашкой свежесваренного кофе в обеих руках. Вчерашняя одежда казалась немым укором, шершавила кожу.
В спальне зазвенел будильник. Следующие несколько мгновений представились мне во всех давно отрепетированных деталях: вот он жмет на кнопку «Дополнительный сон»; вот, тихо матерясь, бежит в душ; вот напяливает первое, что попадается под руку, пришлепывает бейсболкой влажные волосы, заливает в термос разогретый вчерашний кофе.