– Значит, он просил мне не говорить?
– Именно.
Двойка червей.
– А почему? Что за тайны, если он просто так приходит? Сам подумай, папа.
Двойка пик.
– Тебе все равно, – произнес папа, ударив по столу веером карт.
Что он имел в виду – игру или Тайлера, – я не поняла.
Явилась новая группа пациентов, медсестры забегали, стали доставать для них настольные игры. Наше с папой время истекало. Папа сгреб карты, перетасовал. Я накрыла его руку своей.
– Нам нужно поговорить.
– Мне казалось, мы этим и занимаемся.
– Послушай, мы кое-что предприняли. Полицейские больше не будут приставать к тебе с вопросами. Ты тоже не теряйся. Не отвечай. Если что – сразу сообщи нам. Или медсестре. Или доктору. Копы права не имеют. А ты с ними говорить не обязан. Понимаешь?
– Я… Конечно. Нет. Я с ними и не говорил.
«Еще как говорил».
– Я был никудышным отцом, Ник. Я раскаиваюсь.
– Папа, не надо…
– Я действительно раскаиваюсь. Теперь, когда ничего не изменить, я все очень ясно вижу. Ведь ничего не изменить, да?
Я покачала головой. «Ничего не изменить, ничего».
Папа постучал себя по виску.
– Как думаешь, это мне расплата?
Хороша расплата – слабоумие за то, что на отцовские обязанности плевал.
– Ты не был ни злым, ни грубым.
Это правда. Папа меня смешил, давал кров и пищу, ни разу руку на меня не поднял, ни разу голос не повысил. Зачем же придираться? В глазах большинства мой отец – воплощенная добродетель.
Он подался ко мне, снова взял за руку.
– Ник, ты довольна жизнью?
– Да, – сказала я.
Все, что мне нужно для счастья, осталось в Филадельфии – приезжай и бери. Целая жизнь – устроенная, благополучная.
– Ну и хорошо, – сказал папа.
Я сжала его пальцы.
– Это не расплата. Тебе не за что так расплачиваться.
Он принялся барабанить пальцами по столу в темпе ускоренного марша. Наклонился ко мне, понизил голос до свистящего шепота:
– Послушай, Ник. Я вынужден платить. Вынужден.
– Я все улажу, папа. Не говори больше об этом. Ничего и никому. Обещаешь?
– Обещаю.
Я знала: обещания хватит на час-полтора.
– Папа, сосредоточься. Постарайся запомнить: никому, ни словечка.
– Ник, я все помню.
Он поднял взгляд. Глаза были как у ребенка, глаза ждали: вот сейчас Ник все объяснит. Я покосилась на свою руку, лежавшую поверх папиной, на старческие пятна, усеявшие тыльную сторону. На свои собственные веснушки.
– Папа, тебя хотят отвезти в полицейский участок для дачи показаний. Пожалуйста, перестань болтать. Очень тебя прошу.
Он открыл было рот, но я жестом его остановила. Потому что за папиной спиной, в дверях, стоял Эверетт, ища меня глазами. Я вскинула руку, папа проследил за моим взглядом.