Он словно специально задерживал дыхание, эротично двигаясь взад и вперед на жесткой скамье. Создавалось впечатление, что он получал сексуальное удовлетворение от страданий женщины, и ему приходилось себя одергивать, чтобы не прикасаться к ней, пока она рожала.
Но, не сумев сдержать своего возбуждения, он наклонился и прижался жестким поцелуем к ее губам, пока она стонала от боли. Это было в высшей степени не нормально.
И то, что произошло дальше, настолько шокировало, что Джослин застыла как загипнотизированная, не в состоянии в это поверить: совершенные губы существа превратились в настоящий оскал хищника, и его клыки медленно удлинились, становясь острыми как бритва. Он водил ими вверх и вниз по всей длине шеи женщины снова и снова, оставляя за собой глубокие, неровные раны. И, наконец, низко застонав от восторга, вонзил их глубоко в ее плоть. Его тело содрогнулось от удовольствия, когда она закричала от боли.
Вся сцена была невообразимо жестокой. Джослин казалось, будто время остановилось, пока она неподвижно лежала на полу пещеры, отчаянно пытаясь скрыть свое присутствие от этого монстра.
Не в силах спасти страдающую женщину.
И тогда женщина начала лихорадочно бороться.
Крики стали такими отчаянными, что Джослин порывалась достать оружие и выдать свое присутствие, только чтобы закончить ее страдания.
Но времени не было.
Мышцы начали растягиваться. Кости ломаться, а ребра трещать.
И страшный, жалобный вой, который можно было назвать только ужасающим, вырвался из ее горла. Ребенок двигался не через родовые пути, а поднимался вверх… вверх… в грудную клетку. Джослин пыталась сдержать собственный испуганный крик, и ее рот раскрылся от ужаса, когда ребра женщины просто прорвались наружу, открывая взгляду ее сердце и легкие.
Темное существо вздохнуло от удовольствия.
Он встал над изломанным телом, потянулся к зияющей груди и достал оттуда двух идеальных новорожденных, оба были мальчиками, с густыми угольно-черными волосами.
С демоническими кроваво-красными прядями.
Когда монстр подошел к приподнятому алтарю, то словно впервые засомневался, пытаясь сохранить контроль над собой. Он мягко положил первого из двух сыновей в углубление, остановившись, только чтобы взглянуть в глаза ребенка и нежно поцеловать его в лоб. Будто знал, что не сможет снова взять младенца. Эта нежность была странной.
Инстинктивно он ближе прижал оставшегося ребенка к груди и отошел от алтаря. Он смотрел, как завозился оставленный ребенок, и его глаза стали холодными, словно лед.
И тогда темный туман пришел в движение.