Глаза Мартина расширились от ужаса, когда он понял, что больше не контролирует свою руку, а сердце Криса пропустило несколько ударов, прежде чем начало биться снова, как тяжелый барабан в оркестре, так громко, что, казалось, было слышно на другом конце камеры… его грудь резко сжалась, словно в тисках.
Натаниэль с отвращением покачал головой.
— У тебя действительно нет сердца, верно, Крис? Я разочарован, — он вздохнул. — Тогда, конечно, ты не будешь возражать, если я его просто вырву, не так ли?
Он вытянул руку перед лицом Криса и медленно позволил своим ногтям превратиться в острые когти, пока все пять не оказались прямо перед испуганным взглядом заключенного.
Крис стал призрачного оттенка белого, и его полные слез глаза закатились от ужаса.
Прорываясь без усилий через наружный слой оранжевого комбинезона, Натаниэль начал медленно вырезать круг на груди мужчины — чуть выше жалкого, слабого органа.
— Это за Эшли, — сказал он, отрезая его сосок и кидая в Мартина, который теперь просто неконтролируемо содрогался, неустанно вырезая собственный глаз, и темная кровь лилась из его глазной впадины, пачкая искаженное в агонии лицо.
— А это за Шейлу, — продолжил он, делая глубокий вертикальный разрез от груди Криса к животу, а затем просунул руку внутрь и отломал ребро. Оно сломалось, как тонкая куриная косточка, и Натаниэль бросил его в другой конец камеры. — А это за Лизу…
Он продолжал, имя за именем, ребро за ребром, пока не устал от игры, и, наконец, со светящимися диким оттенком красного глазами, с растущей угрозой в зрачках, потянулся внутрь всеми пятью когтями и вырвал бесполезное сердце.
Он поднял его перед лицом Криса, и оба заключенных с ужасом наблюдали, как вырванный орган продолжает биться.
— А это за меня.
Натаниэль зашипел от удовольствия, а затем склонил голову, длинные иссиня-черные волосы упали вперед каскадными волнами тьмы…
И он пил.
Пил, пока в теле не осталось ни единой капли крови, а потом медленно повернул голову в сторону, и дьявольская ухмылка прокралась на его залитые кровью губы.
— Как хорошо, что ты дождался своей очереди, Мартин. Я прошу прощения, что заставил тебя ждать. Теперь давай посмотрим на этот глаз.
Натаниэль спустился с верхней койки и склонился над изувеченным лицом, изучая работу Мартина.
— Я думаю, сойдет и так, — он усмехнулся.
Выпрямившись, он небрежно прошагал в другой конец камеры, прислонился к стене, и, скрестив руки на груди, отпустил Мартина от паралича, чтобы позволить ему несколько задушенных хрипов и стонов. Это не имело никакого значения — мужчина был слишком испуган, чтобы кричать, и испытывал слишком сильную боль, чтобы оказать стоящее сопротивление.