Однако власть, неуемная жажда власти, огромные, можно сказать министерские, права, возможность многих карать или миловать — все это быстро охлаждает своенравные порывы и постепенно приближает святителя к манере и повадкам своего хозяина, Николая I. Митрополит, правда, редко упускает случай подчеркнуть глупость и ничтожество большинства своих подчиненных и делает это с обычным ядовитым остроумием, — но притом кому же, как не ему, командовать молебствием во время коронации и «благодарить бога за убийства»! И если бы он мог заметить в толпе тот взгляд, которым смотрит на него один из юных представителей его московской паствы, Александр Герцен! Но Филарету не до таких мелочей — ведь рядом с ним двор и царская фамилия.
И еще пройдут годы. Александр Герцен и его новый друг Николай Огарев поклянутся на Воробьевых горах, и хорошо, что митрополит Московский и Коломенский не слышит этой клятвы! Юноши поступят в Московский университет, закончат его и поведут себя вольно, весело, — а царская тень все шире ложится на их пути, и вот-вот грянет гром! Все крепче и свирепее николаевские заморозки, и даже прославленный митрополит не сразу к ним привыкает.
Две истории разыгрываются у многих на глазах, о них везде говорят, и даже молодым дерзким юнцам, уже почти не верящим, не имеющим склонности ни к Филарету, ни к знаменитым Филаретовым проповедям (собирающим сотни, тысячи людей), даже им приходятся по сердцу некоторые словечки и выходки главного духовного лица Москвы.
Одна история связана с известным доктором Федором Петровичем Гаазом, который был защитником многих убогих и несчастных, но особенно старался помочь тем, кого отправляли по «Владимирке» в сибирскую каторгу и ссылку. Все свои средства он отдавал нуждавшимся, требовал облегчения цепей и однажды, как рассказывали, прошел сам вместе с осужденными целый этап в кандалах, после чего для ссыльных были сделаны некоторые облегчения. Беседуя с приговоренными, добрый Гааз часто убеждался в их невиновности и тогда «беспокоил начальство». Почти полторы сотни просьб о прощении или облегчении участи простых людей подал Гааз в Московский тюремный комитет, председателем которого был митрополит. В конце концов Филарету все это порядком надоело, и он ответил Гаазу: «Вы все говорите, Федор Петрович, о невинно осужденных… Таких нет! Если человек подвергнут каре — значит, есть за ним вина».
Мысль митрополита — обычная для всех правителей: кто виноват перед властью, тот виноват перед богом.
Однако Гааз ответил: «Да Вы о Христе забыли, владыка».