А теперь, в брезжущем свете зари, Артур, опустошенный, сидел у моря. Рогатый обруч валялся у его ног, шлем и обнаженный Экскалибур лежали на скамье. Кровь на клинке ссохлась в бурую корку.
– Надо уходить, – сказал я, когда море стало серым, как наконечник копья.
– Зачем? – горько молвил Артур.
– Чтобы исполнить наши клятвы.
Он плюнул и ничего не сказал. Из леса привели лошадей, Котел и сокровища Британии запаковали в дорогу. Воины смотрели на нас и ждали.
– Есть ли клятва, которая не нарушена? – с горечью проговорил Артур. – Хоть одна?
– Надо уходить, господин, – сказал я и, когда он не встал и не ответил, повернулся на каблуках. – Тогда мы уйдем без тебя.
– Дерфель! – с болью голосе позвал Артур.
– Да, господин? – обернулся я.
Он смотрел на свой меч и, казалось, не понимал, откуда на клинке кровь.
– Мои жена и сын в комнате наверху. Забери их, пожалуйста. Они могут ехать на моей лошади. Потом можно трогаться.
Он старался говорить обыденным голосом, самым обыденным, как будто это очередное, ничем не примечательное утро.
– Хорошо, господин, – сказал я.
Артур встал и, так и не вытерев с клинка кровь, загнал Экскалибур в ножны.
– Знаешь что, Дерфель?
– Скажи мне, господин.
– Моя жизнь никогда не будет прежней, ведь правда?
– Не знаю, господин, – отвечал я. – Не знаю.
Слезы покатились по его худым щекам.
– Я буду любить ее до самой смерти. Каждый день я буду думать о ней. Каждую ночь, засыпая, я буду ее видеть и каждое утро не находить рядом. Каждый день, каждую ночь и каждое утро, пока не умру.
Он взял шлем с окровавленным плюмажем, оставил рогатый обруч лежать и пошел со мной. Я вывел Гвиневеру и Гвидра из спальни, и мы уехали.
Морской дворец достался Гвенвивах. Она жила в нем одна, в окружении собак и ветшающих сокровищ. Смотрела в окно, не едет ли Ланселот, ибо верила, что однажды он приедет и поселится с ней у моря во дворце сестры, но ее желанный так и не приехал, сокровища разворовали, дворец рухнул, а Гвенвивах умерла, по крайней мере, так говорили. А может, она до сих пор жива и ждет человека, который никогда не придет.
Мы уехали прочь. А на берегу речки чайки клевали падаль.
* * *
Гвиневера, в темно-зеленом плаще поверх длинного черного платья, с черной лентой в зачесанных назад рыжих волосах, ехала на Артуровой кобыле Лламрей. Она сидела боком, правой рукой вцепившись в луку седла, а левой придерживая перепуганного заплаканного сына. Гвидр то и дело оборачивался на отца, упрямо шагавшего позади лошади.
– Он хоть мой сын? – зло крикнул Артур один раз.
Гвиневера опустила красные от слез глаза. Ее мотало в седле взад-вперед, и все равно она выглядела величаво.