Он очнулся, когда солнце уже появилось над крышами четырехэтажных корпусов старого завода. Он лежал на спине и пялился в небо, чистое, без единого облачка. Воздух уже начал прогреваться, но земля еще оставалась холодной.
Нет, ему не было холодно, и он не испытывал какого-то дискомфорта, лежа абсолютно голым на усеянном бетонной крошкой газоне. Он просто знал, что земля холодная, и мог бы даже прямо сейчас назвать температуру, а вот воздух теплый.
Лежать было хорошо, небо, как будто бы нежно-голубое покрывало, которое можно было бы, наверное, достать рукой. Он поднял руку и хотел потрогать это покрывало, но пальцы лишь цапнули пустоту. Он улыбнулся, ну конечно же, как можно потрогать небо?
Наконец он встал и осмотрелся. Место оказалось незнакомым, более того, кругом высились остекленные длинные здания, между которыми имелись дороги, газоны, тротуары. И никого из людей.
Он осмотрелся вокруг, взгляд зацепился за приоткрытую дверь из серого пластика. Он шагнул вперед, но потом остановился и приподнял ногу – к стопе прилип кусочек бетонной крошки. Стряхнув ее, он двинулся дальше.
Пока шел, в памяти начали всплывать образы. Какой-то здоровяк подает ему на пластиковой тарелке кусок мяса, улыбается. А вот огромный зал, где вдоль стены люди бегут на месте. Ах, это же беговые дорожки! А вот… Вдруг в памяти всплыл образ старого ниппонца, сидящего со скрещенными ногами, с прикрытыми глазами и раскачивающегося из стороны сторону.
«Ты свободен! Уходи!»
Слова прозвучали будто наяву, громко и отчетливо. Он внезапно остановился, обернулся, ища источник звука, но так ничего и не нашел, шагнул к двери, взялся за сломанную ручку, и вновь послышалось:
– Иди куда хочешь! Ты свободен! Никто не сможет теперь отнять твою свободу! Ты можешь уйти, откуда хочешь и куда хочешь в любое время!
Он вновь обернулся, даже отошел от двери на пару шагов, внимательно всматриваясь в редкие открытые окна зданий.
– Кто здесь? – тихо спросил он, едва разлепив губы, но ответа не последовало. Но зато вновь появились образы. Старый ниппонец опять сидел на коленях, но глаза его теперь были открыты.