Это поет узник, молодой, с прекрасным лицом. Он держится руками за решетку и смотрит на сияющий и недоступный мир.
Мама все поет и поет. Миша открыл глаза. Теперь смутно видно в темноте ее бледное лицо. Песня сменяет песню, и все они заунывные и печальные.
Миша вдруг разрыдался. И когда мама наклонилась к нему: «Мишенька, родной, что с тобой?» — он обхватил ее шею, притянул к себе и, уткнув лицо в теплую, знакомо пахнущую кофточку, прошептал:
— Мамочка, дорогая, я так тебя люблю!..
Миша быстро поправлялся. Часть бинтов уже сняли, и только на голове еще белела повязка. Он ненадолго вставал, сидел на кровати, и наконец к нему впустили друга-приятеля Генку. Генка вошел в комнату и робко остановился в дверях. Миша головы не повернул, только скосил глаза и слабым голосом произнес:
— Садись.
Генка осторожно сел на краешек стула. Открыв рот, выпучив глаза и тщетно пытаясь спрятать под стул свои довольно-таки грязные ноги, он уставился на Мишу.
Миша лежал на спине, устремив глаза в потолок. Лицо его выражало страдание. Изредка он касался рукой повязки на голове — не потому, что голова болела, а чтобы Генка обратил должное внимание на его бинты.
Наконец Генка набрался храбрости и спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — тихо ответил Миша, но глубоким вздохом показал, что на самом деле ему очень нехорошо, но он геройски переносит эти страшные муки.
Потом Генка спросил:
— В Москву уезжаешь?
— Да, — ответил Миша и опять вздохнул.
— Говорят, с эшелоном Полевого, — сказал Генка.
— Ну? — Миша сразу поднялся и сел на кровати. — Откуда ты знаешь?
— Слыхал.
Они помолчали, потом Миша посмотрел на Генку и спросил:
— Ну, ты как, решил?
— Чего?
— Поедешь в Москву?
Генка сердито мотнул головой:
— Чего ты спрашиваешь? Ведь знаешь, что отец не пускает.
— Но ведь тетка твоя, Агриппина Тихоновна, сколько раз тебя звала. Вот и сейчас с мамой письмо прислала. Поедем, будешь с нами в одном доме жить.
— Говорю тебе, отец не пускает. — Генка вздохнул. — тетя Нюра тоже…
— Тетя Нюра тебе не родная.
— Она хорошая, — мотнул головой Генка.
— Агриппина Тихоновна еще лучше.
— Как же я поеду?
— Очень просто: в ящике под вагоном. Ты туда спрячешься, а как отъедем от Ревска, выйдешь и поедешь с нами.
— А если отец поведет поезд?
— Вылезешь в Бахмаче, когда паровоз сменят.
— Что я в Москве буду делать?
— Что хочешь! Хочешь — учись, хочешь — поступай на завод токарем.
— Как это — токарем? Я ведь не умею.
— Токарем не умеешь? Ерунда, научишься… Подумай. Я тебе серьезно говорю.
— Про разведчиков ты тоже серьезно говорил, а мне за мясо так попало, что я до сих пор помню.