— Мы устроим вечеринку до или после свадьбы? — спрашивает Анна. — У нее свадьба четырнадцатого июля. — Представляя красиво написанное, с завитками, приглашение, она добавляет: — Тысяча девятьсот девяносто первого года.
— А давай прямо четырнадцатого! Моим кавалером будет Даррак, если он не уедет, а твоим — Рори.
Анна недовольно морщится. Конечно, кто же еще, кроме умственно отсталого восьмилетнего двоюродного братца, может быть ее кавалером! (По словам отца Анны, то, что Рори родился с болезнью Дауна, стало последней составляющей финансового краха Элизабет. В тот день, когда родился Рори, отец Анны, стоя в кухне и перебирая почту, сказал ее матери: «Им придется заботиться о нем до самой смерти».) Но ведь Анна не может рассчитывать на то, что Элизабет скажет: «Твоим кавалером будет шестнадцатилетний сын одного из моих сотрудников. Он очень красивый, и ты ему понравишься с первого взгляда». Вообще-то, именно этого Анна и ждет, потому что не перестает думать о том, что парень, в которого она влюбится, свалится с неба.
— Хорошо бы найти мое свадебное платье, чтобы ты надела его на нашу вечеринку, — говорит Элизабет. — Сама я в него уже не влезу, но тебе бы оно подошло. Правда, я совершенно не помню, куда его подевала.
Как Элизабет может не помнить, где находится ее свадебное платье? Это же не шарфик какой-нибудь! Дома, в Филадельфии, свадебное платье матери Анны хранится на чердаке в специальной длинной, чем-то напоминающей гроб коробке, обитой тканью.
— Нужно спуститься вниз и положить новые вещи в сушилку, — задумчиво произносит Элизабет. — Пойдешь со мной?
Анна встает, все еще сжимая в руках журнал.
— Кифер подарил ей татуировку, — сообщает она, — в виде красного сердца и китайского иероглифа, который обозначает силу сердца.
— Другими словами, — откликается Элизабет, — он ей сказал: «В знак моей любви тебя исколют иголками с чернилами». Можно ли доверять этому парню?
Они уже на первом этаже и идут через кухню к лестнице, ведущей в подвал.
— А могу я спросить, на каком месте ей сделали татуировку?
— На левом плече, — отвечает Анна. — А у Даррака разве нет татуировок? Ведь все водители грузовиков делают себе татуировки.
Не слишком ли бестактный вопрос?
— Мне он их, по крайней мере, не показывал, — говорит Элизабет, ничуть не обидевшись. — Не думаю, чтобы многие водители грузовиков к тому же любили тофу и занимались йогой.
Вчера Даррак показывал Анне свою машину, которая стоит у дома. Прицепы принадлежат компаниям, грузы которых он перевозит. Сейчас Даррак должен здесь, в Питсбурге, взять партию валов и отвезти их в Кроули, что в Луизиане, и загрузиться там сахаром; сахар он отвезет в Аризону, во Флагстафф, где загрузится женским бельем и доставит его обратно в Питсбург. Как-то Даррак разрешил Рори повернуть переднее сиденье, чтобы можно было попасть в отсек для сна, и показал койку, на которой он медитирует. Рори баловался. «Это все моего папы», — твердил он, размахивая руками. Несомненно, эта машина — одна из любимых вещей Рори. Вторая — новый щенок водителя автобуса, на котором возят Рори. Сам мальчик еще не видел щенка, но Элизабет думает на этих выходных свозить Рори на ферму водителя автобуса. Наблюдая за тем, как ее двоюродный брат возится в кабине грузовика, Анна думает о том, будет ли он все так же обожать своих родителей, когда пройдет время? Может быть, болезнь убьет его любовь?