День, захоронения останков кота, впился в память, как ненасытная пиявка, и даже спустя много лет, разбудив его среди ночи, другой вспомнил бы до мелочей все касаемо размазанной по асфальту кошки. Кровавая картина вводила его в странное состояние не то удовольствия, не то презрения.
…Для живой кошки жадина не представлял больше интереса и, горделивый зверь размеренным шагом удалился вглубь парка, задрав хвост трубой, выказывая глубокое презрение человеку. Победителей не судят.
По аллее вприпрыжку скакала малышка, её огромный бант мотался, казалось, вот-вот сорвётся с тёмных кудрей. Хлопая длинными чёрными ресницами, синеглазка приблизилась, когда кошка, спрыгнув с колен незнакомца, спряталась в траве. Любопытная крошка остановилась напротив мужчины и с интересом проследила за ним. Девочка ожидала, что кошка выйдет на дорогу. Егоза нерешительно подошла к мужчине и, указала крохотным пальчиком на куст.
– Там косецка.
Шок штопором воткнулся в тело от неожиданной встречи с давним врагом. Медведь с огромными добрыми глазами, молящими о пощаде, снова был в руках отвратительной твари. Страх парализовал мысли, напружинив мышцы, охотник замер, как лев перед прыжком на жертву.
Девочка в цветастом светлом платье свернула с тропинки в лес. В этом месте парк сохранил девственную природу. Густые кусты и высокая трава спрятали помеченную ранами в боях с котами хозяйку на оккупированной ею территории. Очаровательный живчик, прижимая к груди игрушку, догнала через мгновение негеглую мурку. Медведь выпал из рук, когда нежное создание, ловя руками благосклонную к ней кошку, споткнулось. Дружелюбная девочка поднялась с колен, погладила по гибкой спине податливую зеленоглазую хитрюгу, которая снова незамедлительно юркнула в кусты.
Встреча крайне огорчила мужчину. Охвативший от ненависти озноб, исказил гневом сухощавое лицо, покрыл испариной лоб. Видение вдруг сузилось до размеров девичьего лица, когда от презрения к наглой истеричке, он задохнулся от злобы. Воспоминания хлынули как кровь при излиянии в мозг, поранив душу.
Зимним вечером, устроившись на старом диване он, как обычно, обняв медведя, рассказывал ему сокровенные тайны, а добродушный плюшевый сосед участливо слушал исповедь изголодавшегося по ласке ребёнка. В минуты откровений дороже верного молчаливого друга у него на всем белом свете никого не было. Детдомовцу трудно отстоять принадлежность игрушки. Все вокруг было общее и принадлежало государству. Мишка был его собственностью, единственная вещь, оставшаяся в память от родителей.