Лёня в склоках часто угрожал, что отправит на тот свет всю семью по очереди. Мать Ольга Степановна и отец Юрий Олегович уже привыкли к внезапным приступам человеконенавистничества соседа, в ответ отмалчивались, прощая обладателя стервозного характера. Когда сосед, впадая в безумство, орал на всю округу, Ольга закрывала дверь на все замки и включала громко радио.
Суждения соседей о Лёне Михайлове, возбудили у Бориса ненависть, он оперативно привлёк ничтожное создание к ответственности и забрал на допрос в качестве подозреваемого.
Потап предостерегал несдержанного оперативника от быстрых горячих выводов и неустанно повторял Борису, чтобы он был осмотрительным на допросах. Эксперт давно уверовал в то, что вопросы – есть разновидность насилия. Смысл поучения Борис не усвоил, а различные нравоучения эксперта воспринимал в штыки. Он, как малое дитя, ослушавшись родителя, позже убеждался на собственной шкуре в правдивости их предостережений.
Лёня всю дорогу до отдела милиции матерился, пока Борис не пригрозил ему статьёй за нецензурную брань. В камере предварительного заключения буян поутих. После официального оформления его невозмутимого ввели в кабинет.
– Значит, говоришь, что порубишь всю семью Музычук на кусочки, – следователь колко резанул глазами по Михайлову.
Лёня вытаращил глаза, но они утонули в увесистых щеках, паузились как у китайца, эмоции скрылись за гладью круглого лица. Волнение превратило сквернослова в заику.
– Я. Не… Что? Люди врут! Наговаривают. Я добропорядочный, – визгнул в конце фразы Михайлов.
Барабаня пальцами по столу, Борис предложил растерявшему уверенность в собственных силах соседу присесть на стул. Михайлов присел на дрожащих ногах, вытирая рукавом пот со лба. Полторы сотни килограммов сильно потели и неприятно пахли. Борис внимательно изучал оплывшее лицо и, положив руку на объёмное мягкое плечо, доверительно сообщил, глядя в щёлки глаз:
– Если сознаешься в убийстве Нади, будем считать явку с повинной. Возможно, меньший срок получишь. Ты же понимаешь, что даже лишний день просидеть в тюрьме непросто. Рассказывай, как убил соседку, и за что? Мстил за землю?
– Кого? Какую землю? – Лёня от страха спух как воздушный шарик.
Он ни разу не был в милиции в качестве подозреваемого. Был, только когда кляузничал.
– Не валяй дурака! Я с тобой тут не шутки шучу.
Услышав обвинение, серые лягушечьи глаза забегали, Лёня повертел головой, убеждаясь в том, что вопрос задан именно ему. Страх перед милицией был велик, и у толстяка тряслась каждая клетка. Опер видел вибрацию его колен, и слышал, как зубы выбивали чечётку. Трудно сдерживать эмоции, когда обвиняют в убийстве. Агрессия спряталась в трусливом теле, и гиппопотам словно погрузился в негу вонючего болта. Лицо преобразилось в слащавый крендель.