Но бросаться сейчас в расспросы, как морж в прорубь, и не подумаю. Мой жизненный опыт подсказывает, что это будет выглядеть жалко и нелепо. Нет ничего глупее, чем пытаться выяснить у внезапно надувшегося на тебя мужчины, почему это масик обиделся. Не нужно идти на поводу у своего любопытства, желание высказать свои обиды и так распирает оскорбленного индивидуума. Достаточно некоторое время спокойно переждать, объект быстрее созреет до того, чтобы начать разговор первым. А терпеливо выслушав претензии, всегда легко отыскать в его доводах слабое место. Потому что оно там обязательно есть.
Я молча разложила по чашкам салат и подвинула их гномам. А сама устроилась поближе к вампиру, по привычке сунув кончик ногтя в зубы, пытаясь сообразить, как бы поделикатнее вытащить из него объяснение о пропаже дочери.
– Ну что ты сопишь мне над ухом, ведьма? – не выдержал вампир уже через пять минут. – Спрашивай уже, что тебя так мучает?
– Я хочу понять, что такого страшного может сделать ребенок, чтобы родной отец от него отказался?
– И на такой простой вопрос ты так долго придумываешь ответ? – с ядовитой горечью фыркнул он. – Так не мучайся, я тебе объясню. Ребенок должен просто предать своего отца.
Он резко отвернул голову к стене и крепко стиснул руки в кулаки, чтобы произвольно удлиняющиеся когти не выдали его душевной боли.
Ох, вампир, как я тебя понимаю. Думаешь, раз я Бабка-ёжка, то меня никогда не предавали? Ошибаешься, этой чаши не удается избежать почти никому. Но есть одна маленькая тонкость. Иногда, решив, что меня подло предали, и, познав всю бездну черной боли и обиды, я через некоторое время убеждалась, что приняла за предательство более возвышенное чувство. Или простое совпадение событий. Вот только, к великому моему сожалению, пережитая боль от этого понимания никуда не пропадала.
– Знаешь, а это не ответ, – дав ему немного успокоиться, делаю разочарованное лицо. – Я объясню почему. Если про то, что дочь предала, сказали другие…
– Она сама мне в лицо это сказала, – гневно прошипел вампир и вонзил-таки когти в лежанку, яростно измельчая в труху крепкие стебли.
– Ну и что же, что сама? – стараясь не бередить еще кровоточащую в его душе рану, мягко бормочу словно для себя. – Тогда у меня возникает еще больше вопросов. Первый – она сделала это по доброй воле или по указу? Некоторые, например, еще недавно тоже верно служили бандитам.
– Она сказала, что теперь знает мой истинный облик и не желает больше зваться моей дочерью. И что такие негодяи, как я, не имеют права не только на свободу, но и вообще на жизнь, – не поворачиваясь ко мне, сквозь зубы прошипел вампир.