Когда доктор Гордон берет трубку, я пытаюсь взять себя в руки, но мой голос все равно звучит пронзительно, как сирена.
– Как вы позволили моей маме забрать Сэмми из испытаний AV719?
Его голос звучит подавленно, и я вспоминаю, что он по-прежнему скорбит о дочери.
– Поверь мне, я пытался переубедить ее. Дай ей время.
Мне хочется кинуть телефоном в стену.
– Время? Если мы будем ждать слишком долго, у Сэмми снизится жизненная емкость легких, и его не возьмут ни в какое исследование – только на трансплантацию.
– Она ужасно перепугана, Эйслин.
– Тогда вы должны побыстрее найти лекарство для меня, чтобы она успокоилась.
Он вздыхает, и это вздох человека, который пережил немало темных часов.
– Я пытаюсь.
– Недостаточно. Люди умирают.
Теперь его голос срывается.
– Я знаю, Эйслин. Я знаю.
После звонка я кругами хожу по палате, не в силах остановиться. Если бы я не застряла тут, я бы могла переубедить маму, поговорив с ней лицом к лицу. Когда в палату заходит доктор Калдикотт, я тут же бросаюсь к ней.
– Когда моего брата кладут в больницу, ему всегда сообщают список критериев, которым он должен соответствовать, чтобы его выписали. Есть ли такой список для меня и Шейна? Вы же не можете вечно держать нас здесь.
Она быстро моргает, пытаясь успокоить дыхание.
– В настоящий момент ваша изоляция связана по большей части не с вашими симптомами, а с тем, что вы можете заразить других.
Симптомы-то они все равно не могут вылечить.
– Но факты говорят, что оно не передается по воздуху; передать его можно только намеренно.
Она качает головой.
– Мы еще так много не знаем о генной терапии. И немало людей против того, чтобы вас выпускали.
Я стараюсь успокоиться, чтобы выглядеть рассудительной.
– А если симптомы не будут проявляться у нас в течение определенного числа дней? И Шейн поклянется не вступать в контакты с девочками?
Кажется, будто защитную маску доктора Калдикотт посередине рассекает морщина – как и ее лоб.
– Это скорее вопрос политики, чем вашего здоровья. Нужно согласие губернатора.
Я говорю:
– Каждый день, который мы вынуждены проводить здесь – это день, который мы проводим вдали от наших семей.
Она вздыхает.
– Я обсужу это с эпидемиологами.
Когда она выходит из комнаты, я кричу ей вслед:
– С Днем независимости!
Этой ночью, когда фейерверки уже давно отгремели, я просыпаюсь в темноте, слышу, как ворочается Шейн в полутора метрах от меня, а где-то наверху раздаются шаги ночной смены. Меня пожирает нарастающий ужас. Я представляю, как закрываю глаза и погружаюсь в пустоту, которая никогда не даст мне проснуться. Или, еще хуже, проснувшись, я окажусь в коме, и мое тело станет могилой, заточившей мое сознание.