– Хорошие люди знают, что делают. И их больше, чем таких, как доктор Стернфилд. Иногда пойти на риск – менее рискованно, чем не пойти.
Мама напряженно стискивает челюсти. Мы обе знаем, что я отложила на потом разговор с Сэмми. Но она не отвергает то, что я высказала, не сдержавшись. Нам обеим остается надеяться, что я дала ученым достаточно материалов для работы. Потому что больше у нас ничего нет.
Весь июль и август звон в ушах неизменно продолжает меня раздражать. В самые темные ночи крошечная часть меня испытывает безумное желание впасть уже наконец в кому, чтобы перестать терзаться бесконечными «а что если». Но приходит утро, и я стряхиваю с себя мысли о безнадежности и благодарю судьбу за еще один день.
Пока я пытаюсь игнорировать свои симптомы, исследователи то и дело делятся информацией посредством электронной почты и телефонных конференций. Даже доктор Далсет предлагает свою помощь, утверждая, что он только подталкивал доктора Стернфилд тоже включиться в разработку лекарства. Чтобы доказать, что он делал что-то противозаконное, не хватает улик, так что правительственная оперативная группа разрешает ему принять участие в исследовании – под строжайшим контролем. Миссис Стернфилд, с другой стороны, обвиняют в пособничестве и подстрекательстве к совершению преступления, поскольку полиции удается доказать, что она послала телеканалам поддельное видео со сценой самоубийства и арендовала хижину, где скрывалась ее дочь.
Тем временем я живу жизнью, в которой боюсь на что-то надеяться. И боюсь потерять надежду. Но я знаю, как хочу провести оставшиеся мне дни – сколько бы их ни было – с семьей, Джеком и Эви. Теперь, когда я покончила с безумными погонями за беглыми учеными, людям, которых я люблю, не приходится постоянно беспокоиться за меня. Но «нормальная жизнь» все же дается мне непросто. Часто я ловлю себя на том, что от расстройства кусаю изнутри собственные щеки. Хуже всего мне приходится, когда Эви и Рэйф настойчиво предлагают устроить двойное свидание – они и мы с Джеком. Я бы не сказала, что они не отлипают друг от друга, но я не могу не замечать поцелуи тайком, даже когда они думают, что их никто не видит. Но я же не могу попросить ее ради меня испортить себе удовольствие. Если бы Шейн был в сознании, уверена, он бы предложил мне кое-какой выбор и дал пару непристойных советов. Видеть его лицо, которое становилось все более осунувшимся каждый раз, когда я посещала его и остальных в больнице – становилось все невыносимее. Но я все равно ходила туда каждую неделю, чтобы не дать ни себе, ни другим людям, забыть про них.