— Так. У нас сегодня что?
— Воскресенье.
Угу… значит — 22е июня. Ну кто бы сомневался. Офигеть конечно, опять же, если "эти" не заигрались в корягу. Но этого пока никак не проверить. Так что будем вести себя как будто подыгрываем "им" — с легким цинизмом и недоверием — если что — так и скажем, что решил им подыграть. Да, вроде нормально.
— И что тут поблизости?
Леха начал сыпать названиями деревень и городов. Запоминать их смысла не было — главное, что тут что-то есть по-близости, ну и направление на них.
— Значит так. Идем на восток, на соединение с нашими войсками. По пути совершаем диверсии и наносим врагу вред и урон. Вопросы есть?
— Нет.
— Вперед. — Я махнул рукой вдоль дороги, и Леха уже пошел было на нее. — Стоять!
— Что?
— "Что"… То! Нас на дороге враз заметят. Идем вдоль нее, но по лесу.
— Ясно. — Леха как-то весь сжался.
— Так. Боец! Расправить плечи, пять глубоких вдохов… Молодец. Десять отжиманий… Так. Нормально?
— Нормально.
— Ниче. Городской что ли?
— Ну да.
— Ясно. Слушай меня, мотай на ус, что непонятно — спрашивай, есть что сказать — говори. Ясно?
— Да.
— Ну тогда вперед.
Да, надо было его встряхнуть. А то после "фуражки" он как-то совсем усох. Лишенец что-ли? Надо будет потом как-то выспросить. Но не в лоб. А то еще пристрелит меня, такого всего "из органов". Но вопросы у него потом появятся, и надо бы продумать легенду…
Вокруг был жаркий летний лес. На небе ни облачка, но вдалеке грохотало. Мы шли по лесу вдоль дороги, как раз на грохот — где грохот — там "наши". Хотя не — наверное и вправду наши. Если случай на поляне еще можно было бы представить каким-то спектаклем, то канонада — это уже перебор. Если только не идут какие-то масштабные учения. Вот только чем дальше, тем больше показывалось признаков настоящих боев — там — труп, тут — разбитая повозка с мертвой лошадью и парой воронок. Ладно — война так война.
Леха пытался что-то спросить, но я останавливал его — "Немцы же рядом", и он молча двигался дальше. А я приспосабливался к новым ощущениям. Когда надел фуражку с околышем, по-началу казалось, что вот-вот меня убьют — в такие фуражки немцы наверняка стреляли как только видели. Если, конечно, я был прав насчет всего происходящего вокруг. Хотя пока верилось с трудом — и я все ждал то пули в голову, то дикого смеха в стиле "обманули дурака на четыре кулака". Но ни того, ни другого не происходило. Более того — от ежесекундного ожидания смерти по телу периодически проходил озноб, который я старался маскировать разными телодвижениями — как будто что-то выглядываю в стороне, или прячусь. А от того, что меня все еще не пристрелили, проходила какая-то сладкая истома — вот прошло еще мгновение, а я еще жив. И чем дальше, тем истома все чаще настигала меня, а озноб становился лишь еще одним приятным дополнением. Ничего подобного я раньше не ощущал, и то, что я ощущал, мне нравилось. Какой-то драйв, азарт, ощущение собственной крутости — рискую жизнью и тем не менее жив… Вояка.