– Молодцы, ребятки, горжусь вами! – крикнул я в микрофон.
Но враг обломал нам весь кайф. Флаги на неприятельских кораблях поползли вниз. И когда к ним подошли наши пароходы («Денис Давыдов» держался чуть поодаль, на «всякий пожарный»), а с юга появился отряд Бутакова, то им осталось лишь принять капитуляцию грозного противника. А наши учебные стрельбы на этом закончились. Стоит отметить – весьма успешно.
Пока мы грузили наши «Ноны» на «Денис Давыдов», ко мне еще раз подошел Строганов и при всех обнял.
– Вы, поручик, молодец! Орел! Сразу видно – боевой офицер, а не «дворянчик иерусалимский»! Хвалю!
– Служу Отечеству! – я никак не мог вспомнить, что положено в этом веке говорить в подобных случаях.
Строганов улыбнулся.
– Вижу-вижу, что служите вы Отечеству нашему превосходно. Так что спасибо вам еще раз. Вы славно сегодня сражались. Думаю, что враг теперь вряд ли снова сюда сунется…
18 (30) сентября 1854 года. Черное море, недалеко от Тендровской косы Дэвид Стюарт, лейтенант флота Ее Величества, командир посыльного судна «Дриада»
Моя красавица «Дриада» шла под всеми парусами, лихо рассекая изумрудные волны Черного моря. Она, конечно, не пароход, но двенадцать узлов дает, а при хорошем попутном ветре и все четырнадцать – с моей-то командой. Конечно, в бою нам делать нечего – наши пушечки годятся разве что против рыбацкого суденышка – но мы не «Инвинсибл» и даже не «Тигр»…
Еще несколько месяцев назад я был первым помощником капитана на том самом «Тигре», да упокоит его Нептун на дне Одесской гавани, где находятся ныне его обломки, разбираемые русскими на сувениры. С моим-то происхождением и семейными традициями, никто не сомневался, что еще пара-тройка лет, и я стану капитаном, пусть не 100-пушечного корабля, так хотя бы парового фрегата. Так и случилось бы, если не один инцидент…
Однажды во время вахты мне вдруг приспичило заглянуть в гальюн. На обратном пути я услышал, как кто-то тихонько всхлипывает. Смотрю – за мачтой, скорчившись, сидит юнга, лицо которого разукрашено синяками. Но держится он почему-то за свою, простите, филейную часть. Я подошел к нему и рявкнул: мол, что это за сопли на корабле Его Величества?! Хочешь плакать – возвращайся к маме.
А тот мне отвечает:
– Сэр, у меня нет мамы. Сирота я. Но, как только контракт закончится, я сразу уйду.
– Это еще почему? – удивился я. – На корабле тебя кормят, есть крыша над головой. Все ж лучше, чем подыхать под забором от голода и холода.
Юнга зарыдал, да так, что долго не мог успокоиться. Конечно, следовало бы его наказать, но я решил расспросить его, что с ним случилось, а лишь после этого вынести свой приговор. Юнга долго запирался, а потом, размазывая сопли по лицу, выпалил мне, что его «пользуют» и боцман, и другой юнга, постарше, и даже порой лейтенант Смит.