Он сразу разобрал, что это удары молота, равномерно бьющего по железу.
— Это из кузницы от Варавия, — пояснил Кондрат девушке. — Понимаешь, это кузнец из полосы стальной плужной лемех отковывать начал. Ох, и трудное дело! Горн в кузнице малый, нагревает металл медленно, а молотобоец Сенька — хлипкий… Просил меня Варавий пособить ему.
— Что ж, помоги, — сказала Богдана.
Он хотел еще раз поцеловать Богдану на прощание, но она бросила на него тревожный, озабоченный взгляд.
— Не надо. А то как начнем миловаться, все на свете опять забудем. И так еще голова кружится. Глянь, как рассвело. И батька мой с мачехой, наверное, уже встали. Поспешай, Кондратка. С богом…
— Что ж, — сокрушенно вздохнул парень. — Тогда я в кузницу, к Варавию. Как дело слажу, так сразу в усадьбу к Виктору Петровичу. Упрошу его, пусть сватом к батьке твоему направится… Готова будь.
— Я-то давно…
— А ежели что, батька или мачеха обижать начнут, прямо ко мне в хату беги. Понимаешь? Прямо ко мне.
— А как матушка твоя меня встретит?
— Да ты не сомневайся в моей матушке. Ведь она в Греции когда-то вместе с отцом моим, Иваном Кондратьевичем, в бой ходила. Справедливая она. Всегда всем, кого обижают, готова помочь. И ничего не боится. Пистолеты до сих пор в ларце хранит. Она тебе первой защитой станет. Не сомневайся.
— Ладно, Кондрат.
До завтра… Только не забудь: на петушиной зорьке, как и ныне, опять встретимся. Не забудь.
— Обязательно… На петушиной, — улыбнулась Богданка и скрылась, словно потонула в листве.
Кондрат посмотрел, как тихо вслед за девушкой качнулись ветки, и пошел в ту сторону, откуда доносились удары молота.
Он уже не думал, что виноват перед Богданкой. Его вдруг наполнила неведомая ранее удаль.
От домика Богданки до кузни Варавия — две версты. Кондрат Малый прошагал их быстро, словно пробежал. Он избрал самый короткий путь по тропе, которая вилась меж огородов, мимо дубового молодого леса и приводила к ставку.
Здесь, на береговом бугре, парень увидел знакомый квадрат, покрытый замшелой горбалевой крышей. Как ствол пушки, нацеленный в небо, торчала закопченная труба. Из нее медленно вываливались клубы серовато-черного густого дыма.
«Варавий затопил горновую печь, нагревает железо», — определил Кондрат. Он невольно усмехнулся, вспомнив, как еще недавно кое-кто из окрестных помещиков, да и землевладельцев из крестьянского сословия, смеялись над Виктором Петровичем, когда он строил эту кузню. «Ну кому она будет нужна в этой безводной степи?» Так же злословили, когда он стал овраг превращать в ставок и сажать вокруг дубовый лес. Все это называли «сумасшедшими затеями»… А вот миновало пару десятков лет и «сумасшедшие затеи» Виктора Петровича оказались очень нужными делами. И насмешники стали обращаться к нему с просьбами: