Но любой поступок будет ошибочным.
Я излишне промедлил, судорожно высчитывая проценты силы, которые могу отдать тем или другим. Просчитал. С минимальной погрешностью. Я был доволен собой.
А они не дождались.
Умерли.
Все умерли.
И сын.
И советники короля…
Я смотрел на себя со стороны — только так можно было не думать ни о чем. Смотрел на деревья, горько сыпавшие листву на тропинки, обнажавшие черные ветви.
Приехал отряд личной стражи короля. Спешился. Взял меня в кольцо, выставив пики, и потихоньку начал сближаться. Это правильно — маг может ударить в любой момент. Но я сидел, пусто уставясь в каменную осыпь, держа на коленях еще теплое детское тело.
Нет, я не плакал. Не мог позволить себе такую роскошь. Я уже всё решил для себя.
Начальник стражи вынул свиток, развернул его и зачитал повеление короля. Ничего неожиданного: «Препроводить мага Лация в Синюю башню дворца его королевского величества короля Уильяма Третьего. Буде означенный маг воспротивится указаниям стражи, препроводить насильно, применяя любые метод удержания…»
В голосе начальника мне явственно слышалась дрожь: а ну, вдруг, как маг осерчает и всё недовольство выплеснет на того, кто принес дурную весть. Не случится такого. Я буду смирным и послушным. Пойду туда, куда меня поведут.
Они правы.
Маг должен помогать людям. Хочет он этого, или не хочет. Есть у него силы, или их нет. Это его внутренний долг. Если хотите — смысл жизни. Только он сам может освободиться себя от него. И не надо спрашивать — каким образом. Не надо.
Я выбрал. Это будет дуб. Можно сказать сопровождающим, чтобы готовили землю. Сегодня мне предстоит выложиться до конца. Такая магия требует полной отдачи. Этого мне и надо.
И пока глашатаи выходят на площадь и объявляют о предстоящем, я грею жёлудь в руке, бужу его. Конечно, он капризничает, не хочет просыпаться. Ему уже снятся зимние сны, в которых нет свиней, жрущих его, а есть зеленые ростки, тянущиеся навстречу весеннему солнцу.
Осень на дворе. Красочная пора увядания. Конец старой жизни и подготовка к началу жизни следующей. Я же грубо врываюсь в устоявшийся за тысячелетия ход природных изменений. Просыпайся, жёлудь. Я извинюсь. Ты будешь деревом.
Отозвался. Голоском ворчливого старичка интересуется, чего ради бужу я его. Объяснить просто. Но вот поймет ли он? Ведь если не захочет он всходить, если упрется, то и я ничего не смогу сделать.
Уговорил.
Мы идем в окружении помощников и стражи, я держу жёлудь на ладони, питаю его солнечным светом. Изнутри меня, не с неба. Небо не то что хмурое, но низкое, белесое, нависающее то мелким дождем, то туманом. Тепло, но меня уже начинает пробирать озноб — знак того, что я уже начал отдавать силы.