Мэгз — классический житель Нью-Йорка, в том смысле, что пребывает в эпицентре всех его бытовых неурядиц. Она была безработной; домовладелец спал и видел, как бы переселить её, а дом сдать в аренду. Деньги за это предложили немалые, но Мэгз хотела, чтобы всё оставалось по-прежнему. А мне пришло на ум, что она ведь так и не устроилась в жизни, всё ходила по краю, как в молодости.
Многие рестораны были закрыты. Владельцы просто не могли или не хотели появляться в городе. Но вот ресторан Анжелины на Томпсон-стрит работал, её дом находился совсем неподалёку. Официанты не могли добраться сюда, так что ей самой приходилось обслуживать гостей.
Позднее мне приходилось вспоминать: посетителей тогда пришло много, но было тихо. Люди бормотали, беседуя, точно так же, как и мы с Мэгз. Никого из знакомых я не заметил. Играли «Древние мелодии и танцы» Ресфиджи.
— Как в Англии во время бомбёжки, — произнёс кто-то.
— Всё изменилось, — сказал мужчина за другим столиком.
— И не поймёшь, куда обращаться волонтёрам, — послышалось из-за третьего.
Я больше не пью. Но в тот день Мэгз, я помню, заказала бутыль вина. Телефоны работали неважно, но мы успели обменяться впечатлениями об увиденном.
— Миссис Пирелли, — сказал я. — Итальянка, что живёт этажом выше. У неё ещё случился сердечный приступ, когда она увидела по телевизору этот пожар. Её сын работал в Торговом Центре, и она думала, он там сгорел.
«Скорую» вчера утром мы вызвать не смогли, но за углом было маленькое пожарное депо, и команда оказалась на месте. Ждали вызова, наверное. Они отвезли её в госпиталь Св. Винсента на машине шефа. И тут же объявился её сын. Костюм в полосочку прожжён на плече, лицо — в саже, глаза дикие. Но живой. Говорят, сегодня его матери лучше.
Я ждал, ковыряя вилкой спагетти с моллюсками. История Мэгз оказалась мрачнее, она шла из самых глубин подсознания. Ещё до знакомства со мной, да и после, у неё были серьёзные проблемы с головой. Тогда, в колледже, когда мы познакомились, я завидовал ей — хотел, чтобы и в моей жизни было нечто столь же трагичное, о чём можно поведать.
— Я думала о том, что произошло прошлой ночью, — она уже кое-что рассказала мне. — В дверь позвонили, и я перепугалась. Потом решила, что с нашей-то грохнутой телефонной линией это могли быть друзья, что, может, они пришли поговорить. Я выглянула в окно, а улица — словно бы вымерла, никогда такого не видела.
Только ветер гонит бумажные клочья. Знаешь, каково это, каждый раз видеть клочок бумаги и думать, что он — из Торгового Центра? Мне ещё показалось, что я заметила движение, но когда присмотрелась, поняла, что ошиблась.