Стихия исподволь меняла одаренных, и чем больше усилий прикладывал человек к управлению бахиром и освоению техник, тем сильнее становились заметны телесные отличия. После полного прекращения пользования бахиром, изменения в энергетическом теле останавливались, а следовательно и изменения во внешности человека. Правда, я ни разу не слышал о том, чтобы кто-то добровольно отказался от применения техник из-за глупого желания остаться таким же, каким одарила его природа от рождения.
Пролистав фолиант, я вернулся к нужному разделу. То, что меня интересовало, располагалось в середине книги и занимало четверть всего объема. Читать введение, основы и принципы составления метрик, а так же вдаваться в то, как производить расчеты для определения наследуемых способностей у детей, времени совсем не оставалось.
В первую очередь следовало выписать параметры физического тела, которые евгеники считали идеальными для одаренного человека. Так как стихий было множество, мне пришлось выписывать все значения, имеющие отношения сначала к первичным, а затем и ко вторичным стихиям.
Сведенные во множество таблиц, данные оказались разбросанными и часто повторяющимися. За выпиской цифр я и провел более двух часов, основную часть из которых потратил на сравнение дублирующих друг друга значений. К моменту окончания уроков я едва успел закончить с первостихиями. На вторичные уже не было ни времени ни желания. Захлопнув фолиант и засунув его в котомку, я побежал к школе, стараясь не сильно опоздать.
— Все готово, — отдавая книгу, я пытался унять отдышку и боль в боку от быстрого бега.
— Уверен? — уточнил Гаврюша пряча книгу за пазуху и, подступив ближе, потребовал: — а ну покажи чар-лист!
— Ты смеешься что ли, — ответил я, не ожидая, что сын мельника окажется осведомлен о процессе перенесения вычерченной руны в артефакт: — зачарованные листы из "рунной" избы выносить нельзя, иначе потеряют вложенную энергию. В день обряда я сделаю так, чтобы все прошло как надо!
— Ты у меня смотри, — многозначительно помахав перед моим лицом сжатой в пудовый кулак рукой, Гаврюша оставил меня одного.
— И мне что бы сделал, — развеяв мою уверенность в том, что нас никто не видел на заднем дворе деревенской школы, пропищал ломающимся голоском Афроська.
— Пошел ты, — отмахнулся я от вылезшего из дальних кустов рябого паренька.
— А я все Старосте расскажу, — нашелся что сказать сын лавочника и видя, что на меня это не сильно подействовало, добавил: — или Мельнику!
— Тебе же через два года только обряд положен?! — сообразил я о том, что Афроське поднятый вопрос не по возрасту.