— Зачем он соврал? Я этого не понимаю.
— Без понятия, Карл. Дай мне номер телефона этой Хельги Кайзер и иди себе. Давай, иди и не думай больше об этом. Через час совещание.
— Я знаю.
— Карл, я сказала: все останется между нами. Обещаю.
— Я…
— Да ладно. Каждый может что-то прозевать и…
— Я обязан был это проверить. Еще на той неделе…
— Ну ничего.
— Еще вопрос.
— Да?
— Откуда ты узнала про усыновление? Я имею в виду, что просто так эта мысль в голову не могла прийти, — тебе кто-то намекнул, или…
— Просто интуиция, — сказала Мона и улыбалась до тех пор, пока у нее не заболела челюсть, а Форстер наконец исчез за дверью.
Среда, 23.07, 11 часов 14 минут
— Давид? Давид! — Давид услышал свое имя и открыл глаза.
Какое-то время он не соображал, где он и кто эти люди, склонившиеся над ним с озабоченными лицами. Затем он вспомнил о мужчине с угрюмым выражением лица и бакенбардами.
— Эй? — произнес он слабым голосом.
— Он пришел в себя, — сказал кто-то. — Не волнуйтесь, такое иногда случается.
Давид повернул голову, увидел Фабиана Плессена и сразу вспомнил все. Он… он слишком глубоко погрузился в чужую жизнь, и в какой-то момент ему не хватило воздуха. Но сейчас ему стало лучше. Он медленно сел и огляделся по сторонам. Плессен сидел на корточках перед ним и смотрел на него, только уже не ласково и понимающе, а озабоченно и испытующе.
— Такое иногда бывает, — протяжно сказал он, не спуская глаз с Давида. — Но не так уж и часто.
— Что? — спросил Давид.
Что-то раздирало его легкие. Он закашлялся.
— Ты забыл сам себя. Как хороший медиум. Это, естественно, небезопасно. Но мы с этим справимся.
Давиду стало обидно. Фабиан обращался с ним, словно он был слабым, слабее, чем другие. А он не был слабаком. Он чувствовал себя хорошо.
— Как тебе, Давид? — спросил Плессен. — Как сейчас ты себя чувствуешь?
— Хорошо!
— Хочешь, сделаем перерыв?
— Нет, я в порядке. Мы можем продолжать.
Они находились внутри жизни Гельмута. Возможно, жизнь Гельмута и была ключом ко всему. Возможно, Гельмут сделал то, что не удалось его отцу. Убить, чтобы освободиться от любой зависимости. Давид встал на ноги, правда, это удалось ему сделать с большими усилиями, чем обычно, и голова еще немного кружилась. Но у него было твердое желание немедленно взять себя в руки. Фабиан тоже поднялся. Остальные члены группы стояли полукругом возле них и смотрели на Давида молча и — хотя, возможно, Давид это лишь вообразил себе — с некоторой завистью.
— У Давида есть особый дар, — сказал Фабиан, словно провоцируя у других чувство зависти или даже умышленно разжигая его. — Он может перевоплотиться в другого человека, на короткое время стать кем-то другим. Для нашей работы это очень важно, но, с другой стороны, таким людям, как он, нельзя перенапрягаться.