. Это была неправильная часть города. А я хотела попасть в правильную.
— М-да… В то время вы еще поддерживали контакты с вашим братом?
— Нет. Он уже был по другую сторону границы.
— На Западе?
— Точно.
— Ну хорошо, но это же не причина… Берлинскую стену построили намного позже, и…
— Да. Я была по одну сторону, он — по другую.
— Фрау Кайзер…
— Больше мне нечего сказать. Откровенно говоря, я искала мужчину, который вывез бы меня оттуда. Фабиан жил на Западе и прекрасно проводил время, не вспоминая о сестре.
— Да… Фабиан — он что, всегда был таким?
— Каким?
— Ну, эгоистичным.
— Чего вы снова от меня добиваетесь?
Мона слышала в наушниках свое собственное дыхание.
— Послушайте, фрау Кайзер. Вы сейчас намекали, что ваш брат бросил вас в беде. Тогда такой вопрос: он что, всегда так делал? Склонен ли он к тому, чтобы блюсти только свои интересы?
Короткий смех, больше похожий на лай:
— Да, моя дорогая. Можно сказать, что так.
Молчание, во время которого Мона ожидала, что женщина скажет больше. Даст хоть какое-то пояснение к такой уничтожающей характеристике. Но та молчала. Вместо этого фрау Кайзер сжала губы, словно стараясь не позволить себе сказать больше самого необходимого.
Мона нажала на кнопку «пауза» и задумалась. Немного позже Хельга Кайзер действительно разговорилась и потом даже не хотела останавливаться. К сожалению, она больше не говорила о своем брате, а исключительно о мужчине, с которым она в пятидесятые годы жила в гражданском браке, и об их совместном сыне.
— Так у вас есть дети?
— Уже давно нет. Мой сын умер.
— О… Давно?
— Уже не помню. Может, лет пятнадцать тому назад? Он был… болен.
— Соболезную.
Они еще раз вернулись в пятидесятые годы. Хельга Кайзер, тогда еще Хельга Плессен, сумела-таки уговорить своего сожителя уйти на Запад, но однажды он просто взял и вернулся вместе с их общим сыном на Восток. Бросил ее одну. Скрылся в «зоне»[23], а тамошние «свиньи», как сказала Хельга Кайзер, не давали ей никаких сведений о его местонахождении. Никто не хотел ей помочь, и в конце концов она сдалась и вышла замуж за другого. Лишь намного позже, уже когда давно была построена Берлинская стена, ее сын позвонил ей оттуда. Тогда ему было десять лет, и она смогла более-менее регулярно посещать его.
— Почему ваш сын… отчего он умер?
— Рак поджелудочной железы. Я… мне самой пришлось в то время лечь в больницу. У меня… да это неважно. Так что я его больше не видела. До его смерти.
— Вы не могли больше приезжать к нему?
— Нет. Мы с ним говорили пару раз по телефону. Знаете, он был врачом. Он знал, что его ожидает. И это было так… жестоко.