— И что теперь? — спросил Фишер, который уже немного успокоился.
— Сузанна Шталлер и Ханнес Шталлер. Мы должны найти их, — сказала Мона.
— Я могу сделать это, — вызвался Форстер.
— Хорошо, — согласилась Мона. — Как только у тебя будет список фамилий, Патрик поможет тебе всех обзвонить.
Бауэр кивнул.
— Теперь я должна вам сообщить еще кое-что.
И Мона рассказала о задании Давида Герулайтиса, участвовавшего в расследовании дела Плессена под прикрытием.
— Проблема в том, что он со вчерашнего утра не отвечает ни по мобильному, ни по домашнему телефону. Сегодня утром он не появился. Значит, нам придется объявить его в розыск. Ганс, возьмешь это на себя?
— Как ты думаешь, где он? — спросил Фишер таким спокойным тоном, какого Мона давно уже от него не слышала.
— Без понятия, — ответила она. — Честно говоря, вполне вероятно, что с ним что-то случилось.
— Может быть, преступник его…
— Возможно. Может быть, Герулайтис, не предупредив меня, что-то предпринял на свой страх и риск.
Мона ничего не сказала о своем телефонном разговоре с ним тогда, в Марбурге. Каким взвинченным он был тогда, каким подавленным! Вполне могло быть, что он в таком состоянии поддался на провокацию преступника и таким образом стал ему поперек дороги. Могло быть, что он тоже мертв. Тогда Мона долго не сможет спать спокойно.
После совещания Мона отвела Фишера в сторону.
— Мы должны найти его, — сказала она. — Понимаешь?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты уже все понял. Он, выполняя задание, подвергался опасности. Мы за него в ответе. Поезжай на место последнею преступления, поговори с людьми из отдела по фиксации следов. Может быть, они нашли что-нибудь, что указывает на Герулайтиса.
— Он был на месте преступления? Ночью?
— Не знаю, — нетерпеливо ответила Мона. — Но он исчез, и у меня нет другого объяснения этому. Ах да, еще: у него есть партнер, с которым они вместе работают под прикрытием. Я без понятия, как его зовут, но его фамилия записана в протоколе допроса Герулайтиса. Ну ты знаешь, за предпоследний вторник, когда мы нашли сына Плессена.
— О’кей.
— Позвони напарнику Герулайтиса. Может быть, он что-то знает.
— Хорошо, сделаю. А ты?
— Поеду в клинику. Посмотрю, как дела у Плессена. Я уверена, что он что-то знает. И сейчас он все расскажет.
— Если он еще жив, — сказал Фишер, усиливая опасения Моны на этот счет.
Если Плессен умер, то они, возможно, так никогда и не раскроют эти преступления.
Когда Сабина закрыла за собой дверь, Давид подождал еще пару минут, а затем начал кричать и звать на помощь. Конечно, это было рискованно, потому что Сабина, возможно, еще находилась в этом доме и могла его услышать, но ему нужно было делать все возможное, чтобы его могли найти. Добровольно Сабина его не отпустит, это он знал точно. Ему было плохо. Он снова лежал в полной темноте, в помещении стояла абсолютная тишина. Когда свет еще горел, он увидел, что в подвале нет ни единого окна, было только маленькое зарешеченное четырехугольное отверстие, за которым, вероятно, находилась вентиляционная шахта. Он попытался сфокусировать зрение на этом четырехугольнике, и постепенно его серые контуры стали просматриваться на темном фоне. Это мало что давало, но все же было лучше, чем ничего. Давид снова и снова звал на помощь, время от времени прислушиваясь, но ничего не происходило.