И конечно же, все это время рядом со мной находилась Айя. Между нами ничего не изменилось, и в то же время казалось, что изменилось абсолютно все. Айя не особо симпатизировала моему отцу. Он платил ей тем же. Если они как-то и уживались, то главным образом ради меня. Отец не скрывал, что истинной меджайкой ей никогда не стать. Она не задавала ему никаких вопросов о братстве. Зато по вечерам, у нас в шатре, Айя расспрашивала меня. В основном слушала. Свои суждения высказывала редко, хотя я чувствовал, что ее одолевают сомнения. Айя понимала, насколько для меня значимо учение меджаев. Но в какой мере убеждения, провозглашаемые отцом, совпадали с ее собственными и совпадали ли вообще? Этого я не знал. Сердце Айи по-прежнему принадлежало Александрии. Она целиком поддерживала свободное, просвещенное мышление. Из этого следовал очевидный вывод: Айя поддерживала и нынешние политические воззрения, считая их передовыми.
Наверное, мне стоило бы проявить больше напористости и узнать ее мнение.
Но в одном Айя целиком соглашалась с Сабу: я должен обучать ее всему, чему научился сам. Так я закреплял знания и навыки, полученные от отца. Эту мысль подала ему Айя, и он согласился. Сам собой выстроился порядок занятий: по утрам я упражнялся с отцом, а во второй половине дня – с Айей, превращаясь из ученика в учителя.
То было счастливое время. Во всяком случае, для меня. Думаю, что и для нее тоже, поскольку дни, проводимые подобным образом, напоминали наше сиванское детство и те несколько месяцев в Фивах. Я ощущал наше… единение. Я учился, потом учил, а вечерами, окончив дневные труды, мы оказывались в объятиях друг друга. Руки Айи дарили мне усладу, а ее губы – восторг. Нас опьяняла любовь, мы с радостью открывали внутри себя воинов. Чудесные времена!
Но, как и все в этом мире, они закончились. Во многом (а может, и целиком) это была моя вина. Впервые за много лет я чувствовал, что жизнь со мной доставляет Айе радость и счастье. Пусть мы постоянно кочевали, но ей нравились приключения. И потом, она любила учиться.
Я тоже любил учиться и в процессе учебы не заметил, как произошло то, чему я никак не мог воспрепятствовать. Я потянулся к отцу. Меня глубоко радовало, что за личиной воина я замечаю человека. Наконец-то между нами начинали складываться отношения, какие и должны быть между отцом и взрослым сыном. С Айей у меня складывались отношения иного рода. И тогда я принял решение, надеясь, что оно многое уравновесит: мы с ней должны стать мужем и женой.
Согласие отца удивило меня.