— Пристегнись.
— Хозяин — барин, — тихо согласилась я, пристегивая ремень. — Кстати, я сейчас подумала о таком несправедливом факте: ты мое имя знаешь, а я твое нет.
Машина тронулась и медленно выползла на потрескавшийся старый асфальт с грязной обочины.
— Ханс Дюрер. Если охотники вдруг до тебя доберутся, а я не смогу тебе помочь — мы не знакомы.
Я сразу оживилась:
— Ого, и правда немец. И… — здравый смысл тихо нашептывал, что глупых вопросов задавать не следует, но когда я слушала здравый смысл? — и прям из Германии?
— Не совсем. Я был рожден на территории Российской Федерации. Отец из Германии.
— А ты выезжал из России когда-нибудь? В ту же Германию, хотя бы.
— Пойми, чем меньше ты обо мне знаешь, тем меньше информации из тебя достанут охотники.
Зерно здравомыслия в этом было, но мне все равно было обидно, что наша беседа так неожиданно прервалась. В его мыслях была какая-то слепая уверенность, что меня непременно поймают и убьют, а это никак не мотивировало на дальнейшее сопротивление ребятам секретной службы. Неожиданное осознание пришло ко мне само.
— Охотники… такие же, как я? — задала я вопрос, и, судя по взгляду в зеркале заднего вида, вопрос был вполне себе риторический. — Миленько, — был сделан вывод, а после я снова откинулась на сиденье. Но спать теперь точно не хотелось.
— Куда мы едем? — я снова не выдержала. Неприятно признавать, но рот у меня в принципе не затыкается. Думаю, если все так продолжится, через километров тридцать у меня появится личный кляп. Надеюсь, я хоть расцветку себе самостоятельно выберу.
— На северо-восток.
— О. Про национальный парк Югыд ва слышал? У меня там есть кое-кто. Думаю, имеет смысл заехать.
— Это может ускорить поиски?
— Вполне. Василиса из наших, она с Варварой была в таких же теплых отношениях, как и я. Возможно, даже в более теплых. А еще, думаю, нам нужна карта России. У меня была, но я ее в спешке где-то посеяла… А, нет, пардон, нашла. Было бы очень неприятно ее потерять. На ней все мои нычки отмечены. Очень полезная вещь, — я продемонстрировала сложенный в несколько раз огромный лист глянцевой бумаги, который я выудила из внутреннего кармана куртки.
— Что-то ты больно разговорчивая для того, кто впервые убил человека.
— Я так стресс переношу. Чем больше стресса — тем выше активность, и тем больше я болтаю. Иногда даже шучу. Иногда даже смешно. А ты как перенес первого убитого?
— Скверно.
— А ты немногословен, я смотрю. Говорят, краткость — сестра таланта, мой друг. Ты не думал начать писать книги?
Мне ничего не ответили, а спать по-прежнему не хотелось. Не то чтобы у меня проснулась былая бодрость, совсем нет, я была, как говорит мой старый друг Бэзил, в говно, правда, больше в эмоциональном плане. Уж до чего не люблю занудных нытиков, но сама я оказалась на подступе к истерике. Мозг вполне ясно осознавал: рыдать в моем положении — крайний идиотизм, но поделать ничего не мог. И грянул гром.