В то время, а это, напоминаю, был 1992 год, я имел, впрочем, довольно смутное представление о Глазунове.
Я видел где-то в репродукции или на фото его картину «Мистерия ХХ века». Там, вверху, как в жёлтом яйце на густо-синих небесах парил голубой Иисус Христос.
Слева над всеми расположился Адольф Гитлер с повязкой со свастикой, а ниже – его персонажи ХХ века. Помню, что был там Хэмингуэй, Эйнштейн, Чарли Чаплин.
Справа внизу помещалась как вишенка на торте – физиономия Солженицына.
«Гитлер и Солженицын на полотне, конечно же, было смело (картина датирована 1978 годом, я сейчас сверился с источниками), но вообще этот рисованный коллаж из знаменитостей – это не живопись», – помню, подумал я, когда впервые увидел «Мистерию». Это китч, это как матрешки и гжель, подумал я.
Впоследствии, ознакомившись с вердиктом Вадима Кожинова о картинах Глазунова – «китч», я получил подкрепление в моей оценке Глазунова. Да я бы справился и сам.
К нему в галерею на башне меня привёл Володя Бондаренко, долгие годы заместитель Проханова в газетах «День» и «Завтра». А потом уже редактор газеты «День литературы». Я вообще-то старался сторониться «русопятов», как я их называл, но так как предпочитал всегда сам составлять представление о людях, партиях и идеологиях, то я пошёл к Глазунову.
Доступ к нему был нелёгок. Нужно было звонить, его человек спустился, нас подняли на лифте. Не просто, короче, было. Но мы оказались в галерее этого человека. Галерея располагалась в башне. Башня располагалась за зданием Союза журналистов в районе пересечения Арбата с Садовым кольцом.
Так как я за свою жизнь к тому времени успел побывать в сотнях мастерских художников и в десятках музеев, то ничего особенно нового для себя я не приобрёл от посещения Глазунова. По моей собственной классификации я определил его в сословие «феодалов», в нём у меня уже числились такие люди, как француз директор «Идио Интернасёналь» Жан-Эдерн Аллиер, писатель Юлиан Семёнов, позднее к ним присоединился банкир Пётр Авен. Вот туда я и Глазунова поместил.
У него оказалось большое лицо начальника. На лице было написано высокомерие и сознание собственной важности. Поскольку он был дружественно настроен к Владимиру Бондаренко, то я, мы получили лишь где-то половину высокомерия, которое он изливал на незнакомых лиц, на простых смертных.
Я таким быть не умею. Я могу напустить на себя высокомерие, но долго носить его не выдерживаю.
Мне ли, видевшему шедевры в Италии, в Австрии и в многочисленных музеях США, включая Гугенхайм и Метрополитен (у меня даже девка, с которой я спал, работала фотографом в Гугенхайме), а затем и в Париже шедевры!!! Мне ли было не понимать, что живопись Глазунова всё же литературна и второстепенна.