Тогда же один или два нацбола признались мне, что старый строгий каперанг, как сейчас сказали бы, пытался домогаться этих нацболов. Мы похохотали. В ответ на мой вопрос, почему нацболы не сообщили мне о «домогательствах» Виктора Ивановича ранее, нацболы отвечали, что не хотели развалить создававшийся тогда союз между нами. «Да и вообще он человек хороший…» Мы ещё посмеялись все.
В 2012-м Черепков выдвинул свою кандидатуру в президенты, провёл собрание инициативной группы (мне такое собрание не дала провести вооружённая полиция, точнее, полиция оцепила корпус «Вега» в гостинице «Измайлово», где должно было состояться собрание). Черепков, однако, отказался сдавать подписи за своё выдвижение. Я полагаю, что так он пытался избежать стыда. Дело в том, что у Черепкова, как я уже заметил, партия была лишь на бумаге, а денег для сбора подписей непартийцами у него не было, посему он предпочёл изобразить принципиальность, мол, «не желаю подчиняться незаконному требованию о сборе двух миллионов подписей». Это было его последнее появление в политической хронике.
Умер он 2 сентября 2017 года от рака в Центральной клинической больнице города Москвы на 76-м году жизни. Завещал похоронить себя во Владивостоке. Где и похоронен.
И гудят там, проходя рядом, гражданские и военные суда. Вот и такой человек был.
Спасибо тебе, Виктор Иванович, за бодрую твою фигурку бультерьера там, в суде, и за запах одеколона, когда ты приближался к нашей клетке, товарищ каперанг.
Его две картины я увидел впервые в сентябре 1992 года там, где меньше всего ожидаешь увидеть картины русского художника. На окраине Парижа, на вилле французского крайне правого политика Жан-Мари Ле Пена. На втором этаже в гостиной Ле Пена. Вилла называлась Монтрету, или парк, в котором располагалась вилла, так назывался. Сейчас поищу в старых записных книжках.
Да, вот нашёл: Parc de Montretout, № 8.
Я привёл туда Жириновского и двух его товарищей познакомить с Ле Пеном. Так что у меня есть свидетели, но вы мне и так верите, я понимаю.
Картины Глазунова висели в простенках в гостиной. Что было изображено? Я за давностью времени не помню, купола церквей, мне сейчас кажется. Во всяком случае я издалека (я сидел у противоположной стены) определил, что это русские картины. Я спросил Ле Пена:
– Чьи? Русские?
– Эти табло – работы моего русского друга художника Илия Глазуноф, – ответил Ле Пен. – Он бывал у меня в Париже, и не раз.
Ле Пен не объяснил мне, что Глазунов и в советское время мог свободно передвигаться по миру, в том числе в Западные страны. Но я и без Ле Пена знал, что не особо поощряемый, но всё же находившийся в привилегированном положении Глазунов обладал более широкими правами, чем простые смертные.