Я и не слышал её никаких-либо восклицаний, призывов к Николаю Николаевичу подойти к ней, поднести ей что-либо. Разве что только он сам несколько раз отрывался от нашего застолья и выходил о чём-то спросить мать, но за дальностью расстояния и ввиду того, что коридор к комнате матери шёл буквой Г, я ничего и не слышал, кроме того, что раздавался бубнёж.
Тут необходимо остановиться на моих визитах к Николаю, растянувшихся от времени, когда я вышел из тюрьмы, а это 2003 год, до сего времени, то есть до весны 2018 года, пятнадцать лет это вам не хухры-мухры (что такое хухры-мухры, я понятия не имею, унаследовал из отцовско-материнского запаса).
Так вот, визиты к Николаю Николаевичу. Мы с ним сдружились. У него была галерея, а у галереи не было помещения, но он обычно снимал на выставках площади и стены, где вывешивал картины художников, к которым благоволил. Когда эта практика по объективным причинам закончилась, я стал периодически приезжать к нему, и возник ритуал наших обедов.
Всё делается серьёзно. Николай Николаевич делает то ли цветную капусту, то ли, скажем, картошку с грибами, вокруг стоят огурчики-помидорчики, кавказские капусты и аджики, горит свеча, холодная водка.
Я привожу всегда одно и то же: куру гриль, купленную в большом их магазине «Первый», бутылку красного вина, виноград либо торт. И мы сидим, обедаем, сопровождая обед разговорами как о вещах обыденных, земных, так и о вещах необыденных, о палеонтологии, библеистике, геологии, древностях, окаменелостях и о параллельных мирах.
В молодости Николай Николаевич немало потаскался по археологическим экспедициям, и его квартира уставлена окаменелостями, старыми книгами, стены увешаны фотографиями его дворянских предков, выглядит как жилище шамана или прорицателя.
Так вот, однажды мы сидим, обедая и беседуя, раздался звонок в дверь.
«Это мама», – спокойно объяснил звонок Николай Николаевич и пошёл к входной двери.
Вошла хрупкая пожилая женщина в горчичного цвета пальто и шляпке, похожей на берет, на мгновение остановилась у широко открытых дверей гостиной, сказала «добрый вечер», возможно, ещё «приятного аппетита» (впрочем, я не уверен в приятном аппетите) и лёгкой походкой углубилась в букву Г коридора, ведущего к её комнате.
«Захотелось ей со старушками посидеть у подъезда, подышать», – объяснил Николай Николаевич и сел к столу. «Так… так…» – начал я, но не сумел сформулировать своё изумление. Я хотел сказать, что считал его мать совершенно прикованной к постели, оказалось, нет.
Лето мать Николая Николаевича проводила у младшего сына, у брата Николая Николаевича, а зимой переселялась в Строгино к старшему.