Ничего. Гроб доставили, поддели широкими лентами у изголовья и там, где ˆуже, где ноги.
И опустили нашего товарища в холодный сырой песок. И вынули фанерные листы, и мокрый сырой песок сполз на гроб и в щели.
Чёрные люди, похожие на чертей, бросили десяток лопат с песком на гроб. У края могилы грамотно была заготовлена гора сухого песка, и мы захватывали пригоршни и бросали на гроб.
Потом ехали кто в автобусе, кто на автомобилях к месту, где были назначены поминки. А на поминках пили водку, чтобы забить горечь потери.
Последний раз, когда я его видел, это было в Питере, после моей встречи с нацболами на собрании, я там вещал горькие и честные детали об оппозиции вообще и нашей партии в частности. После этого собрания я ждал с охранниками во дворе автомобиль. Женя Павленко, проходя мимо в шапке, поздоровался.
– Как дела, Жень?
– Да вот по вашему примеру двух детей родил. Девочек.
Девочки его не пропадут. Есть мама, любящая девочек. Есть партия, будут помогать.
Женя Павленко – боец бригады Мозгового – остался лежать в песчаной могиле на Большеохтинском кладбище где-то возле ограды.
Интересно, а они на нас не обижаются за то, что мы кладём их в ледяную землю?
Так вот и буду его помнить в трёх видах: «тыквоголового», юного с фотографии, где мы все на Потёмкинской улице (до революции в доме был бордель); в шапке проходящего мимо, в питерском дворе после собрания, и в гробу с жёлтым лицом и православной повязкой на лбу.
Смерти некоторых активных и заметных участников моей жизни я пропустил, не знал о них, не заметил. Либо они произошли на другом континенте, либо в другой стране, либо человек умер, уйдя в не мою среду.
Я праздновал свои литературные победы в Париже, когда умер в 1984 году близкий мне в Москве в 1971–1974 годах венесуэлец Регуло Бурелли Ривас. Он внезапно свалился в снежную Москву послом республики Венесуэла в 1971-м. Перед тем как ему приехать, здание на улице Ермоловой развалили и выкопали там глубокий котлован, впоследствии там под землёй был оборудован зал, и он стал служить клубом, там шумно играли музыканты и веселились приглашённые Бурелли, в том числе и я.
Вид у него был романтический. Седовласый (старше моего отца на год, Регуло был рождён в 1917-м), он носил смокинги, бабочку и поверх чёрный плащ с красной подкладкой. Он говорил по-русски с пятого на десятое, к тому же у него был отрезан кончик языка.
Так мы считали, что ему подрезали язык как оппоненту режима, а правда, я её узнал недавно, состояла в том, что у него был рак гортани и несколько операций.