. По мнению советника Обамы по борьбе с ИГ Бретт Макгурк, эта тактика будет куда эффективнее, чем «выдергивать бойцов из Сирии и обучать их за рубежом»
[435]. Ну и летального американского оружия в руки ИГ попадать будет меньше.
Некоторые эксперты предлагали для ускорения процесса присоединить к сирийской другую армию, с большими возможностями для ведения эффективных наступательных действий. Однако такой сценарий крайне маловероятен. Турецкую или американскую армию не пустят в Сирию по очевидным причинам, а официальные союзники Дамаска – Россия и Иран – отправлять свои войска не хотят.
Да, российская армия, не обескровленная гражданской войной и гораздо лучше вооруженная по сравнению с сирийской, могла бы достаточно оперативно зачистить страну от террористов. Однако этот шаг был чреват огромными рисками для Москвы, прежде всего внутриполитическими. Опросы общественного мнения показывают, что население страны воспримет отправку российского экспедиционного корпуса как начало нового Афганистана. И когда из Сирии пойдут гробы с российскими солдатами (умершими во имя защиты не русских от врагов, а арабов от арабов), рейтинг президента начнет неуклонно снижаться. Кроме того, переход к наземной операции резко увеличивает ответственность Москвы как за происходящие сейчас в Сирии события, так и за судьбу этого государства после окончания боевых действий. Сейчас же этой ответственности нет – Владимир Путин заявил, что целью российской операции является исключительно поддержка наступления сирийской армии. Тем самым он намеренно поставил российской операции такие цели, которые позволят ему вывести самолеты из Сирии в любой момент, причем с победой в виде успешно оказанной воздушной поддержки. И в этой минимизации своих задач, кстати, кроется одна из причин успешности российского вмешательства по сравнению с американским – именно их четкое понимание, по словам бывшего госсекретаря США Кондолизы Райс и бывшего министра обороны Роберта Гейтса, привело к тому, что В. Путину удалось так хорошо «разыграть свои слабые карты» [436].
Казалось бы, зачем вообще обсуждать возможность ввода российских войск, если там есть Иран? Ведь основную тяжесть боевых действий должны нести на себе не те, для кого ИГ – угроза завтрашнего дня, а те, для кого эта угроза здесь и сейчас. И для Тегерана ИГ – это экзистенциальный враг. «В основе идеологии террористической группы ИГ лежит крайне агрессивный антишиизм. Если они возьмут под контроль весь Ирак, то начнут отстрел иранских пограничников, станут переходить границу, поддерживать суннитских радикалов на иранской территории (которых, кстати, немало – особенно в Белуджистане, где в период правления Ахмадинежада росли антииранские настроения). В результате Иран вступит в период долгосрочной нестабильности», – поясняет политолог-иранист Севак Саруханян.