— Так я тебе и разрешила, — фыркнула Хель и потихоньку застонала, прижимая к боку свободную руку. Ей тоже крепко досталось, и тонкая каменная игла, которая торчала правее живота, скорее всего, убила бы ее на месте, будь она чуть более человеком.
Темная издала яростный крик, в котором Марори послышалась последняя отчаянная попытка переиграть исход поединка в свою пользу. Не-мертвые неуверенно поползли вперед. Марори прикрыла лицо рукой, мысленно позвала Сатиса, почти уверенная, что он снова не отзовется.
Тишина.
Первые голодные твари с разбега налетели на невидимую паутину Нитей Хаоса — и легко прошли сквозь нее, словно мясо через решетку мясорубки. Первые даже не успели понять, что произошло и почему вместо того, чтобы, наконец, вцепиться в глотку желанной добыче, их тела медленно оседают на землю. Один, второй, пятый. Десяток за десятком, они превращались в мелко нашинкованную груду гнилой зловонной плоти, пока, наконец, напирающие сзади не остановились.
— Разорвите ее! — бесновалась Темная и в приступе бессильной злобы смахнула группу не-мертвых прямо в сторону Марори.
Их тела умножили гору плоти по ту сторону невидимой преграды.
— Понятия не имею, что ты сделала, сестренка, но это невероятно круто. — Хель потянула было за каменный осколок в боку, но передумала. — Я даже начинаю верить, что мы выберемся отсюда живыми.
Марори не знала, что на это ответить, потому что все происходящее казалось сном, в котором она больше не была беспомощной девочкой, которая пришла в Дра'Мор, боясь собственной тени. В этом сне она стала сильной злой Тринадцатой, которая, наконец, примирилась со своими демонами, нашла искру тепла и прощения для себя самой и смогла защитить тех, кто не мог защититься сам.
— Наследница Хаоса, — сказала высокая фигура, идущая прямо на нее в клубах красной пыли. — Вот кем ты стала теперь.
Это был ее Сатис. Все такой же огромный и эбонитово-черный, как самое злое проклятие. Такой же — и не такой… С каждым шагом он неудержимо менялся, сбрасывал с себя уродливую шелуху трехсотлетней скверны, которая давным-давно отравила неупокоенную душу славного воина и превратила его в жестокую тварь, алчущую крови, не знающую ни жалости, ни любви.
— Сатис… — Марори хотела протянуть руку, но та беспомощной плетью так и осталась болтаться вдоль тела. — Мой Сатис.
Исчезла шакалья голова, исчезли уродливые наросты и шипы, лицо порождения медленно обрело черты проклятокровного, облаченного в тяжелую исполосованную в последней битве броню. Неизменным остался лишь его громадный рост и серпы, которые павший воитель древности с легкостью перебрасывал из руки в руку.