Двадцати шести лет Сенковский стал доктором философии Краковского университета, двадцати семи — действительным членом Азиатского общества в Лондоне, двадцати восьми — членом–корреспондентом Санкт–Петербургской академии наук.
В 1847 году, еще не достигнув полувекового рубежа, он уходит из университета на пенсию.
«Историк Университета отмечал, «что тогда как с преобразованием Университета по уставу 1835 г. все зажило в нем новою жизнию, несравненный профессор арабского языка стал охладевать — не в любви своей к предмету, а к успехам его в Университете, вследствие того, должно быть, что в учебном ведомстве явным образом не ценили ни заслуг, ни достоинств этого необыкновенного человека. Покойный ректор Университета П. А. Плетнев, с такою любовью провожавший добрым словом каждого из товарищей–профессоров, покидавших Университет, даже и Плетнев этот, упоминая в акте 1848 г. о том, что Сенковский оставил Университет после 25–летней службы, не нашел возможным выразить по этому случаю даже самого сухого сожаления об утрате, которую нес Университет, тогда как Университет лишался величайшей из своих тогдашних знаменитостей…» (И. Ю. Крачковский. Избр. соч. т. 5, с. 76).
«Сенковский довольно редко бывает на лекциях», — с грустью писал из Петербурга Чернышевский своему учителю в Саратове — арабисту Саблукову незадолго до события 1847 года.
Теперь блистательный профессор остался исключительно Бароном Брамбеусом, одним из образованнейших и остроумнейших русских литераторов. Его слава столь широка, что он попадает на язык бессмертному герою Гоголя, вдохновенно сочиняющему небылицу за небылицей, и оказывается известным далеко от берегов Невы —его никак нельзя назвать «петербургским прозаиком».
«Xлестаков. Все это, что было под именем Барона Брамбеуса… все это я написал.
Анна Андреевна. Скажите, так это вы были Брамбеус!
Хлестаков. Как же, я им всем поправляю статьи».
Сенковский прожил в Бароне Брамбеусе вторую жизнь.
* * *
Откуда снизошла в его сердце тяга к арабистике? Как он учился, как достиг своих высот — истинных и признанных строгим судом времени?
Виленский университет, где сам воздух был пропитан подлинной наукой, должен быть назван в первую очередь. Профессор античной словесности Готфрид Гроддек и знаменитый историк Иоахим Лелевель своими лекциями стремили мужавшую мысль даровитого студента к Азии. О первом из них Сенковский вспоминал: «Он заохочивал нас к изучению Востока, его нравов, понятий, литератур и говорил: «Через него вы яснее поймете Древнюю Грецию. Востоком объясняется Греция, Восток Грецией; они родились, выросли и умерли вместе. Ройтесь во всех развалинах, сравнивайте все, что ни найдете здесь и там: тут есть сокровища, еще неведомые нынешнему разуму». Следствием слов Гроддека, таящих в себе вечно живое научное откровение, было то, что юный воспитанник самоучкой стал изучать восточные языки.