Я вышла во двор с топором в руках. Цэнгэл крался, как охотник, но снег под его сапогами предательски поскрипывал.
Дойдя до угла дома, он прошептал:
—Где медведь?
—Ты что, не видишь? Вон под тем высоким деревом сидит.
Цэнгэл пристально вглядывался в темноту.
— Темно тебе, что ли? Дай–ка мне ружье, я сама…
— Тише, не спугни. Сам все вижу.
Не успела я слова сказать, как грянул выстрел, раскатившийся эхом в тишине тайги. Снег с ветки упал мне за шиворот. От неожиданности я выронила топор. Цэнгэл ринулся к лесу. Я даже представить не могла, каким громким и грозным может быть выстрел в ночи. Эхо все еще катилось куда–то вдаль. В лесу треснул обломившийся сук. На двор выскочили перепуганные соседи. Муна Гуай с трясущейся челюстью только и сумел выговорить:
— Что такое, детки мои?
А Дэмбэрэл Гуай молча уставился на нас, не в силах вымолвить ни слова.
Из мрака появился запыхавшийся Цэнгэл и обругал меня:
— Не умеешь язык за зубами держать, вспугнула зверя своей болтовней.
Муна Гуай приблизился к Цэнгэлу с опаской, сторонясь ружья, и снова спросил:
— Что такое, сынок мой?
— Да медведь… Жаль, ушел, здоровый зверь.
— Прямо к дому подошел?
— Ну да, вон за тем деревом сидел. Поторопился я. Обрадовался, что добыча близко.
— А что, как зверю в когти угодил бы? Бесшабашный вы народ, молодежь, разве ночью так можно?
Я слушала этот разговор и казнилась — зачем подняла такой шум посреди ночи. Не думала я, что все так получится. Послышался шум тяжелого состава. Цэнгэл наконец заметил меня.
— А печку натопила?
Я подняла с земли топор и негромко ответила:
— Натопила. — Голос мой звучал испуганно и робко.
— Пойдем, хоть поспим немного. Только сон разогнали зря.
Поскрипывая сапогами, Цэнгэл направился в дом. Я пошла было следом, но спохватилась:
— Ты ступай, а мне дров нужно еще наколоть. Нечего в печь класть.
Я и в самом деле хотела запасти дров для приезжих. Цэнгэл у меня в общем–то спокойный, не злюка, но поворчать любит.
— Надо было засветло этим заниматься, не ночью. Кто же в темноте дрова колет?
— А ты ружье ей оставь. Вдруг медведь из лесу вернется да и задерет твою жену, — сказал кто–то.
Цэнгэл выхватил у меня из рук топор и зашагал к поленнице. На это я и надеялась про себя. Смотреть, как он орудует здоровенным топором, всегда было приятно, у меня даже гордость за мужа появлялась. Звон топора улетал далеко в лес, от чурки в разные стороны отскакивали белевшие по срезу полешки. Мне вдруг почему–то стало страшно — а что, как он ударит себе по пальцам? Хотя я знала о врожденной его сноровке в любой работе, но схватилась за топорище и сказала: