– Этого не может быть, – сказал он по-русски, глядя в добрые глаза старого грека, который подошел к нему и участливо наклонил голову.
– Что? – переспросил Спирос по-английски. – Еще метаксы? Воды? Кофе?
– Просто у меня начались настоящие глюки, – спокойно объяснил Стас, – во-первых, никто не знает, что я здесь. Во-вторых, они раздумали меня убивать. В-третьих, я ведь здорово накурился марихуаны, а вчера принимал экстази. Конечно, меня заглючило. Это шиза какая-то, заглючило меня, и все дела...
– Извините, какой это язык, сэр? – тревожно улыбнулся старый грек.
Вдали послышался тонкий вой полицейской сирены. Стас закрыл глаза и откинулся на спинку пластикового кресла. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его оставили в покое.
Все как будто сговорились постоянно напоминать ему о том кошмаре, который пришлось пережить в Москве. Каждое утро он уезжал из дома, носился по острову на своем мотоцикле и возвращался поздно вечером, надеясь, что все легли спать. Но они не ложились, ждали. Ему было тошно оставаться на вилле с родителями. Ему не нравилось смотреть на отца и вообще находиться с ним рядом. Чем-то нехорошим пахло от любимого папочки, чем-то совсем новым, тревожным и таким нездоровым, что запах улавливал даже нечуткий нос Стаса. Он инстинктивно боялся заразиться и избегал отца.
Мать ныла, лезла с разговорами, прислуга косилась как на прокаженного.
В крошечном городке, неподалеку от виллы, у самого въезда, был пункт проката автомобилей. Два дня назад Стас остановился, чтобы поменять там деньги. За хлипким конторским столом, заваленным цветными каталогами с фотографиями машин и ценами, сидела грудастая женщина в белой футболке.
– Почему вы такой грустный? – спросила она по-английски, отсчитывая ему бумажки.
Он взглянул на нее внимательнее и обомлел. На скуластом лице светились голубые скандинавские глаза. Короткие волосы выгорели до льняной белизны. Большой подвижный рот, пухлые мягкие губы. Она была некрасивая, широкая, грубая, но вся литая, глянцевая, смугло-розовая. Под тонкой футболкой жила своей отдельной, свободной от лифчика жизнью шикарная упругая грудь.
У Стаса пересохло во рту. Глаза его стали излучать томное сияние, голос приобрел глубокие бархатные нотки. Он ослепительно улыбнулся и сообщил, что ему надо взять напрокат самую дорогую машину, но не сейчас, а через неделю. Она принялась листать каталоги, расхваливать автомобили. Он в ответ понес совершенную околесицу, рассказал, как в прошлом году в Испании взял джип, у которого оказались внутренности «Запорожца». Она, конечно, не имела понятия, что такое «дзяпорожитс», и он, усевшись напротив, принялся смешно объяснять, наслаждаясь ее хриплым смехом и тягучим томным «О-о, ю киддинг!».