– Честное слово полицейского офицера! – воскликнул он, прижав левую руку к сердцу.
– Ну, я дам двадцать, – сказала Салтычиха и, встав, прибавила: – Да еще как-нибудь на деньках пришли верного человечка, ссужу тебе борова хорошего да убоинки пудов пять. У меня что-то много поднакопилось этого добра. А тебе боров, ваше благородие, будет к лицу… я вижу… мужик ты добротный…
Салтычиха вышла. Вскоре вышел из ее дома и полицейский поручик в очень хорошем настроении духа. Сходя с лестницы, он даже своеобразно напевал:
Всегда прехвально, предпочтенно,
Во всей вселенной обожжено
И вожделенное от всех,
О ты, великомощно счастье!
«Великомощно счастье» поручика было так велико, что он в тот же вечер доносил по начальству все «как следовает», но так, что для следствия над Салтычихой не было ни малейшего повода, а если бы и началось следствие, то в нем трудно было бы разобраться полицмейстерской канцелярии, ведавшей тогда подобными делами, и в десяток лет. Бог весть почему, но и полицмейстерская канцелярия не нашла данных для следствия, и дело как-то быстро было замято и забыто, тем более что и Тютчев от своего доноса отказался, заявив, что донос он сделал сгоряча и по нeдoмыcлию и готов просить у Дарьи Салтыковой «публичной милости». До «публичной милости» его не довели, но взыскали довольно изрядный штраф, который, конечно, заплатила Панютина, и тоже была весьма рада прекращению дела. Тютчев попросился по болезни в отставку. Ему ее дали без проволочек, так как на его место было немало охотников, и он немедленно со своей болезненной невестой поехал в ее имение, в Орловскую губернию, благодаря Создателя, что Он избавил его от Салтычихи и даже, может быть, от верной смерти.
Таким образом, были удовлетворены и довольны все: и Тютчев, жаловавшийся на Салтычиху, и Панютина, его невеста, искавшая спокойствия, и сама Салтычиха, намеревавшаяся отомстить Тютчеву за измену.
Не была довольна одна Галина.
Бедная девушка совсем ошалела, когда до нее дошли слухи о смерти Сидорки. Это ей сообщил повар Качедык, почему-то разузнавший суть дела ранее всех и ранее всех серьезно решивший, что «такое дело и похлебки гороховой не стоит, не токмо что крутой каши».
– Кто же?.. Когда?.. – пристала к нему девушка, и веря и не веря известию. При этом сама она дрожала как в лихорадке.
– Недавно дело было, – сообщал спокойно Качедык, – всего третьего дня, в ночь, стало быть, потому что нашли молодца наутро. А кто – одному Богу ведомо. Скорее всего те молодцы, с коими Сидорка компанию вел и совместно метресок сыскивал. Дело известное.