Я чувствую себя как Kaminerin – с тех пор, как перестала пересекать границы и являюсь персоной пребывания класса В. Come-innerin, прибывшая, перешагнувшая через порог. Составляю общество этому обществу иммигрантов. Вплоть до первого кровотечения из носа, атомарной воскресной тишины и понедельничного кофе у Sternentaler рядом с канатной дорогой на университетский холм. Кофе вымывает летаргию прочь, в город: навстречу возбуждённости последующих ошибок и необратимости решения именно здесь и именно жить.
Заточённый вкус, тонкий аромат, торт из языка, амортизация. Я читаю то, что попытаюсь опровергнуть, и пусть его гнев будет мне поощрением:
Гнев высвобождался из его мира со словами, понятиями, цитатами: в языке высокого происхождения он застревал. Он пишет об избавлении в языке образованной буржуазии и застывает как отчаявшийся заключённый в своём смертоносном для него происхождении. Саморефлексия в качестве литературы; тут, чтобы остаться при современниках, всё-таки надо держаться скорее Мишеля Лейриса, француза – и принять гнев гнева в последней фразе его книги: «Я объявляю себя в состоянии тотальной войны».
(Из Цайт)
На тротуаре нет собачьего помёта, нет шума на стройках, нет бродяг на углу, нет пьяных с утра мужчин. Вставать в шесть утра, в двенадцать – обед, в день стирки стирать, докупать пару добротных шмоток, приветствовать любой вопросительный взгляд, обучиться дружелюбию, иметь выигрыш в солнечных днях. Наличники… Окна кричат, словно широко распахнутые глаза: «Италия»! Это восклицание слышится чаще, чем удары сердца церквей и монастырей и поспешные шаги в катакомбном туннеле Старого города, который в пост-римские времена служил путепроводом для устранения отбросов и ключи от которого есть у одного исконно цюрихского итальянца, который пьёт там по ночам красное вино.
Италия, Тессин, Тоскана… Мы вводим в меню Русскости одно совершенно особое блюдо. Оно приводит к нам посетителей, а те сокровенно доводят до нашего сведения: это тоска.
Что-то здесь принципиально по-другому.
Свет, ландшафт, любезные бизнесмены. Это не вполне подходит, но стоит мне впасть в рассеянность и зазеваться, как меня накрывает, одолевает всё та же волна, и вот опять тут как тут: здесь на каждом углу свет как в Севастополе в начале 90-х. Даже на Дуниных снимках вечернего Цюриха. Богатое ли, бедное, оно ощущается как моё богоданное царство. Назовём его Южик. Такого рода присвоение никого не ранит, а настроение настроит как посещение Лозанны и вкусная лазанья. Аз есмь там, где я вижу тебя, Южик, а в это весеннее мгновение я вижу тебя у озера. Как удобно, что здесь нет военных и швартуются только прогулочные суда.