Признаком радикальной перемены к светлому будущему стала, кроме того, демократизация водоснабжения. Поначалу вода исчезала по твёрдому графику, плану подачи воды. Горячую воду подключали по воскресеньям. Потом и холодную стали отключать на весь день, она текла всего один час – с 18 до 19. В это время наполняли все имеющиеся в доме ёмкости, так что в ванне стояли про запас кастрюли с драгоценной влагой.
Общество перестраивалось далее: соседи выстраивались в новую очередь – с вёдрами и канистрами, чтобы у присланной к нам цистерны получить по нескольку литров на брата. Поскольку в один прекрасный день отключили всякую подачу воды, а график послали к чёрту. Кто-то в очереди возмущался, что теперь у нас как в Африке. Я училась занимать очередь, не впадая в негодование. Я становилась и за молоком, мой брат будил меня в пять часов утра, чтобы до школы мы могли добыть по литру на брата.
Мать всё больше впадала в отчаяние: у неё были и есть свои представления о гигиене. Водопроводный кран выплёвывал жёлтые сопли. Мать предсказывала блох, вшей, тараканов и со всхлипом выпадала из своего беличьего колеса. Туманные зимние недели угнетали ещё больше. Отец, который работал в городских системах отопления, избавил нас от ожидания воды: он раздобыл ключ от тайной бани своего начальника. У моей семьи никогда не было времени для совместных выездов, разве что в разгар лета пару раз в Балаклаву на пляж, так что эти конспиративные посещения бани в социальном плане были примечательным событием. Первыми шли в баню мои братья и отец, я в это время разглядывала бильярдный стол в соседнем помещении, потом на очереди были мы с матерью. Она считала, что я должна в кои-то веки отмыться как следует и для этого подольше париться в жёлто-древесном облаке пара. Сознание ко мне возвращалось только в бассейне потом.
Ещё один признак перелома: кражи со взломом. Они были вопросом лишь места и времени. Нас ограбили, когда мы были в единственном памятном семейном отпуске; при этом украли лучший фотоаппарат моего отца; думаю, это и стало главной причиной того, что он перестал фотографировать.
Но экономия приводила и в рай: ко времени, когда исчезла школьная униформа, многие женщины носили юбки из жатой ткани (упомянутого лилового цвета, как у Наташи, ярко-зелёного или чёрного), как и синтетические свитера из Турции с подплечиками и плохо пришитым псевдофирменным лейблом. Их можно было принять за почётную одежду города, не будь она такой пёстрой – в них ходили все подряд. Их импортировали массовыми партиями, и каждую субботу на спонтанно возникающих чёрных рынках их сбывали за чужую валюту. Такой рынок называли