«Однако этот идиотский спор – еще не все. В тот вечер я подхватил противную инфекцию и теперь не могу избавиться от насморка и простуды в самой, что ни на есть, злейшей форме. И мы по-прежнему ждем…»
«Следующие две недели я буду очень занят на курсах переподготовки. Все усугубляется тем, что у нас очень плохая учебная база. О, если бы нас оставили на наших базах! Но теперь этого уже не исправить».
«Морозно. Идет снег. По большому ручью плывут льдины. Пасмурно и скучно. Проходят месяцы, а будущее под большим знаком вопроса».
Получив это письмо, Гретель, вероятно, сочувственно улыбнулась, уверенная, что больной и впавший в уныние муж обязательно выздоровеет и, когда его хандра рассеется, простит своих обидчиков. На этот раз прощение далось ему легко. Гудериан недолго обижался на своих оппонентов, и 11 февраля после совещания, на котором будущая кампания обсуждалась как «военная игра», в бодром тоне писал Гретель: «Очевидно, фон Р. и сам понял, что я был прав, отстаивая свою точку зрения. После совещания он был сама доброта…» Меньшее значение имело то, что в этом же письме он жаловался: «Я страдаю от одиночества, мне то и дело попадаются случайные люди, с которыми я не могу свободно разговаривать, и поэтому все сводится к банальностям, а то, что на сердце, так и остается невысказанным». Однако это было концом периода изоляции. Перемена в настроении Рундштедта означала – фортуна повернулась лицом к создателю танковых войск, поскольку планы, которые они обсуждали, уже одобрил Гитлер. Гудериан получил возможность реализовать свою мечту.
Тем не менее, неустойчивое отношение к Гудериану со стороны германских генералов служило барометром общественного мнения немцев – не только к спорному вопросу ведения войны танками, но и относительно владения Гитлером ситуации. Как политик, Гитлер укрепил свое положение, но его претензии на роль «военного гения» пока еще выглядели сомнительными. Гудериан же протянул ему ключ, открывающий дверь к революции в военном деле, уничтожая ортодоксальные армии предыдущего десятилетия. В то же время Гудериан мог помочь фюреру доказать, что верховный главнокомандующий хотя и дилетант, но все же ни в чем не уступает профессионалам. От плана вторжения в Западную Европу зависело многое, не только исход одной военной кампании.
Глава 7
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ ПО ВСЕЙ ФРАНЦИИ
Германский генеральный штаб не имел плана нападения на Францию, и времени для разработки такового оставалось в обрез, ибо по приказу Гитлера вторжение должно было начаться 12 ноября 1939 года, а к работе над планом приступили только 28 сентября. С самого начала Браухич и Гальдер почти не верили в осуществимость этой задачи, и потому едва ли может удивлять, что плоду их скрупулезных трудов не хватало вдохновения. По их мнению, было необходимо обойти линию Мажино, защищавшую французскую границу на участке от швейцарской границы до Лонгви, южнее Арлона, где созданные людским трудом оборонительные сооружения сочетались с якобы труднопроходимой местностью Арденн, представлявших собой естественный оборонительный рубеж. Браухич и Гальдер решили, что главный удар следует нанести севернее Арденн, в направлении на Намюр. На крайнем правом фланге оставалась Голландия, с которой рассчитывали справиться быстро. Левый фланг должен был прикрываться относительно сильной группировкой, наступающей через Арденны на реку Маас между городами Живе и Седаном. Таков в основных чертах план, осуществление которого постоянно откладывалось, пока 10 января 1940 года о нем не узнали западные союзники. В тот день один из штабных офицеров вылетел с важными документами из Мюнстера в Кельн. Сбившись с курса, самолет совершил посадку на территории Бельгии. Экипаж и пассажиров взяли в плен (по альтернативной версии, офицер все же успел сжечь секретные документы).