— Это что-то новенькое, — недовольно заметила матушка. — Раньше она тебе нравилась.
— Возможно. Но теперь она мне уже не нравится. В ней я плохо себя чувствую.
— Так что же ты хочешь?
— Папину комнату. Там окна так удачно расположены, что всю вторую половину дня светит солнце.
Матушка с теткой переглянулись. Я продолжал как ни в чем не бывало:
— Этой комнатой сейчас никто не пользуется, и очень жаль… Думаю, папа не скоро вернется… если он вообще вернется.
Пауза. Затем матушка пробормотала:
— Что за дикая мысль!
Ясно было, что мой план пришелся ей не по вкусу. Пока я жил в своей прежней комнате, я оставался сыном… блудным сыном, с которым мирятся с большим трудом, и все же, вопреки очевидности, — малолетним мальчуганом в коротких штанишках, которому нечего лезть в родительские дрязги. Если же я переберусь в отцовскую комнату, это сразу придаст мне нежелательный вес, и, возможно, тогда придется ответить на мои вопросы.
Сам понимаешь, все это высказывалось в смягченной, завуалированной форме — лишь брошенные невзначай намеки на мысли.
— Там лежат все его вещи, — продолжала матушка.
— Что ж, я их перенесу в свою комнату.
— Я думала, ты приехал всего на несколько недель?
— Чуть больше, чуть меньше, — возразил я, — что от этого меняется. Если, когда папа вернется, я еще не уеду, я, конечно, уступлю ему место.
«Папа вернется!» Я почувствовал, что эти слова действуют на нее, как игла шприца, нащупывающая вену. Но ей удалось сдержаться; вместо нее поморщилась тетка. В тот день я не стал развивать полученное преимущество, но больше не сомневался, что в конце концов вызову их на откровенный разговор. Бедный отец! Он и правда нуждался если не в соратнике, то в адвокате. Я долго катался на плоскодонке вместе с Клер, орудовавшей шестом как заправский лодочник. Она гнала лодку по водным дорожкам, о существовании которых я и не подозревал. Тростники хлестали нас по лицу, а она хохотала.
— Рассказать тебе сказку о маленьком принце?
Нет. Это ей было неинтересно. Захваченная нашим опасным плаванием, она зорко, как болотный зверек, озиралась вокруг. Кому будет поручено воспитание этой дикарки после неизбежного развода? А пока суд не вынесет решение и не кончится бракоразводный процесс, ее отправят в психиатрическую клинику. При чем же тут я? Что мне следует предпринять?
В тот же вечер я поведал о своих сомнениях Ингрид. Впервые я заговорил с ней о своем необычном семействе. Конечно, многое я скрыл и вообще старался не выдавать свое беспокойство. Сам понимаешь, я не показывал ей отцовское письмо. Просто упомянул, что он в отъезде и, вероятно, вернется еще не скоро, коснулся психического состояния сестры и той удушливой атмосферы, которая царила в замке. Выговорившись, я ощутил огромное облегчение. Если бы рядом не оказалось Ингрид, я бы, верно, излил душу деревьям, тростникам, притаившимся обитателям болот. Она слушала меня с напряженным вниманием.