Ингрид планировала, устраивала, распоряжалась. Было бы очень непросто объяснить, почему ее предложение меня не вдохновляло. Я не представлял себе, что покину Керрарек пешком, с чемоданчиком в руке, словно торговый агент, которого вежливо выставили за дверь. Я предпочел бы уйти не прощаясь, как отец. Но Ингрид уже оседлала своего конька. У нее был практический ум, и она этим гордилась.
— Я полагаю, — продолжала она, — ты ходишь со своими в церковь на службу?
— Да, конечно.
— В какое время?
— В одиннадцать.
— Значит, давай договоримся: я позвоню тебе завтра в половине десятого. Жди возле телефона. Мы немного поговорим, о чем угодно, лишь бы ты потом мог сказать, что тебя вызывает секретарь миссии и ты должен как можно скорее прибыть в Париж. Чем меньше мы тянем, тем легче проходит расставание.
Ингрид была права, но в то же время она не понимала меня. Она не чувствовала, что режет по живому, собираясь вырвать меня из Керрарека. Отец уходил тайком, чтобы не обрывать резко все нити, связывавшие его с замком. Ингрид не представляла, что мне придется вести споры с матерью и теткой, которые наверняка доведут Клер до слез и отравят мне последние минуты перед отъездом. Если я уеду не в духе, затаив злобу, как знать, смогу ли я когда-нибудь сюда вернуться?
— Согласен?
— Да. Договорились. В половине десятого.
Помнится, она проводила меня до рощи. Небо обложило тучами, и если бы я не знал дорогу, как свои пять пальцев, то быстро бы заблудился, настолько было темно. Я ступал осторожно, прикидывая, что в понедельник мне придется выйти довольно рано, чтобы поспеть в Эрбиньяк к девяти. К счастью, Клер в это время еще не проснется. Автобус останавливался возле «Платанового кафе». Я подожду Ингрид внутри, взяв какой-нибудь напиток. Когда она появится, я буду вести себя с ней как учтивый сосед, не более того. Зачем давать пищу для толков? Я снова перебрал в памяти все детали. Отец с Франсуазой, вероятно, тоже тщательно продумывали каждый шаг. В такой-то час, в таком-то месте. Затем они поцеловались, как только что мы с Ингрид… Не подозревая, что целуются в последний раз. Возвращаясь в замок, отец, возможно, подобно мне, чувствовал себя ошарашенным и подавленным — такое состояние охватывает нас вслед за принятием чрезвычайно важных решений. Я знал, что отныне тень отца будет преследовать меня повсюду.
Я уже почти дошел до крыльца, когда кто-то окликнул меня:
— Господин граф!
Я узнал голос Фушара.
— Что ты там замышляешь? Подойди сюда.
Я различал только силуэт, но красный отблеск трубки указывал на то, кому он принадлежит.