Он хотел засмеяться, но вместо этого из груди его вырвался какой-то звук, похожий на стон.
— Спутник Соляриса. — сказал он тише, потому что его оставляли силы, — единственное место, где мы могли бы с тобой жить. Но и здесь нам стало плохо. Мы спорили о мелочах, о живой изгороди, помнишь? Все это была ложь. Ложь, слышишь?
Тогда тень, стоящая у стены, медленно подошла к нему. И когда она вышла на середину, Крис похолодел и затих.
— Мама, — прошептал он твердыми, непослушными губами.
Она была в своей обычной юбке и кофте, но босая. Голова ее была повязана чистым платком. В руках она держала узелок.
— Я умираю, мама, — лихорадочно прошептал Крис. В нем зародилась опять надежда.
— Ты все время заботишься только о себе, — сказала она.
— А разве ты не умерла? — спросил Крис.
— Не задавай глупых вопросов, — она сняла платок, тряхнула головой. Волосы рассыпались по ее плечам.
— Характерный жест, — злорадно крикнул Крис. — Вот ты и выдала себя… Ты кукла… Копия, более достоверная, чем оригинал.
— Откуда ты знаешь, кто ты? — спросила она.
Крис с трудом привстал на локте.
— Я человек, — тяжело дыша, сказал он, — а здесь нет людей, нет доступных человеку мотивов. Чтобы здесь жить, надо либо уничтожить собственные мысли, либо их материальную реализацию. То есть всех этих… гостей… Первое не в наших силах, а второе — слишком похоже на убийство…
— Я ненадолго, — сказала она, — а ты говоришь о вещах, которые мне непонятны и неинтересны.
— Прости, ты давно оттуда? — спросил Крис.
— Еще с весны.
Крис запрокинул голову и сказал:
— Как глупо все…
— Ты что?
— Не хочется умирать, — сказал Крис.
— Не тем ты сейчас занят, — она развязала узелок, вынула черный хлеб, сочные помидоры, крепкий зеленый лук, тугие пучки редиски, большие прохладные огурцы — все то, что растет из земли. И все это было в свежей пахучей земле. Макая овощи в солонку, она начала кормить Криса и ела сама.
И Крис вдруг почувствовал удивительное облегчение и покой. Ели они долго, и лицо Криса светлело, словно совершался какой-то полузабытый, но святой и дорогой ритуал.
Крис не мог сдержать рыданий. Ее же лицо было спокойно, но по щеке тоже иногда стекала спокойная, светлая слеза.
Крис прижался лицом к ее рукам, испачканным землей.
— Что? — спросила она.
— Мама, — тихо сказал Крис, — как у тебя пахнут руки!
— Тише, — сказала она, — помолчи, так будет лучше.
— Мама, — сказал Крис, — прости меня, мама.
— Спи спокойно, — сказала она, — так будет лучше.
—Мама, — из последних сил крикнул Крис, протягивая к ней руки, — не уходи, прошу тебя!
Но она стояла с ласковой, но чужой улыбкой, словно была уже далеко и не видела его.