Я очнулся в полутьме. Человек в черной сутане, чуть пригнувшись, что–то раскладывал на подзеркальном столике, изредка подымая голову и вглядываясь в свое отражение.
— Воды, — сипло попросил я, проведя запекшимися губами.
— Зачем тебе вода? — рассмеялся незнакомец, оборотив на меня взгляд. Ты скоро умрешь.
— Кто вы? — спросил я, качнув головой, приподымаясь и морщась от боли.
— Кто бы я ни был, какое тебе дело до меня? — проговорил он, приблизившись и пытливо взирая на меня. — Ты мог не таясь войти в наш дом: мы отворили бы двери для тебя.
Он был довольно молод, чернобров, длинные ниспадавшие смоляные волосы обрамляли лицо, перекошенное в открывавшей ряд искривленных зубов усмешке.
— Отчего вы возомнили, что я скоро умру?
— Применительно к тебе смерть — не совсем верное слово, — отозвался он. — Ты покинешь с надеждой этот мир, ибо сам хочешь того.
— Хочу, — сказал я. — Но кто укажет дорогу в иные миры?
— Ты еще мало страдал для того, чтобы обрести иные миры. Тебе позволительно лишь грезить о них.
Я горько усмехнулся.
— Не вы ли указываете путь к тем призрачным высотам? Ежели так, то что же, позволительно узнать, удерживает вас на земле, какая неотложная надобность? — я помолчал и добавил: — Меня не надо убеждать, что окружающий нас эмпирический мир есть мир окончательный, я с недоверием взираю на его добродетели.
— Человек вседневно пребывает в единоборстве с обществом, природой и самим собой, — изрек незнакомец в сутане. — Легко догадаться, на чьей стороне победа в таком противостоянии, и потому в конечном счете человек самоотторгает себя… Мы отвергли рабскую извечную человеческую покорность и этот мир, который держится принуждением. Мы поднялись, воспрянули к тем высотам, которые ты видишь в грезах, но, воспрянув, мы затем вновь спустились на жестокую землю.
Но почему вы вернулись? — спросил я в смятении.
Собеседник мрачно и как–то мимоходом глянул на меня, точно видел долгую колонну подобных мне за моей спиной:
— Мы вернулись, чтобы забрать истинно страждущих, ибо андрогины преисполнены любви.
Любовь — это слово, казалось, не могли родить его обезображенные уста, но он повторил сосредоточенно и замедленно:
— Ибо андрогин преисполнен беспощадной любви… Жизнь — ошибка Господа, случайность, нелепость. Мир равнодушен, бесстрастен к человеку. В мире отсутствует необходимость в человеке, тогда как человек, как видится, вне мира не может существовать, — говорил он размеренно и убежденно. — Однако человек извечно стремится преодолеть унизительную зависимость от бренного, избавиться от предопределенности и пут жизни, скинуть тягло бытия. Избавление от этого кона всегда мучительно больно, но тот, кто ступил на этот путь, кто познал истинную боль, становится андрогином. Но даже андрогин не способен в одиночку преодолеть долгий путь в Бездну, к Нечему. Уже разорвавший тяжкие цепи мирского, просветлевший душой, он возвращается, чтобы найти спутника, слиться с ним, ибо андрогин исполнен любви, и пуститься вновь той спасительной дорогой.