…».
Тому, что в каком-то смысле руда здесь действительно воет, я свидетель, см. выше. У Брайнина, в стихотворении несомненно о Донецке («Набросай мне место своей судьбы…»), обнаружились подозрительные «негативы, выворачивающие покров / наизнанку». Одна из главных функций поэзии — выражать невыразимое. Всё вытесненное в подсознание поэзия вытаскивает за уши (за рога) в реальность текста, — минуя по пути логику, да и сознание зачастую тоже минуя.
«Что тащит со дна своего уголь?» — вопрошает Парщиков в своей известной «Угольной элегии». «В рассекаемых глыбах роятся звери, / подключённые шерстью к начальной вере». Вот на этих строках я испытал тихий ужас. Вовремя вспомнилась ещё чудесная цитата из Мамина-Сибиряка, царапнувшая когда-то в геопоэтической статье Владимира Абашева, — не про Донбасс, но это не важно: «Лука Назарыч несколько раз наклонялся к черневшему отверстию шахты, откуда доносились подавленные хрипы, точно там, в неведомой глубине, в смертельной истоме билось какое-то чудовище».
ТЕОРЕМА
Гипотеза, сложившаяся за прошедший после донецкого путешествия месяц, заключается, во-первых, в том, что хтонические силы являются объективизацией, проекцией наружу, на ландшафт, нашей внутренней природы. Во-вторых, что вот это «Мы», — то есть совокупность чувствующих субстанций или живых существ, способных индуцировать вовне хтоническое, — включает не только представителей Homo sapiens. Животные тоже могут порождать духов земли — наверное, совсем уже неантропоморфных… И в-третьих. После нашего ухода эти силы, объективировавшись, в ландшафте остаются.
Что из этого следует? Следует то, что живые существа каменноугольного периода, уходя, насытили окружающие пласты земли своими (примитивными?) демонами. Донбасс, по сути — хранилище древнейших нечеловеческих дýхов, гигантская консервная банка или, ещё точнее, лампа Аладдина, откупоренная и расковыриваемая всё сильнее и сильнее. Что там эллинский Аид или христианский ад, которым всего-то несколько тысяч лет?.. Человек приспосабливается ко всему, и приезжие работники добывающей отрасли, постепенно адаптируясь и переставая замечать странности местного пространства, стали расселяться по этой земле. Затейливый у них тут, наверное, фэншуй.
Как проявляются в социуме и в индивидуальных судьбах демонологические особенности края? Что притащил со дна своего уголь? Как ведут себя амнистированные джинны котилозавров, меганевр и териопод? Кто-то скажет мне: «Ну, теперь всё понятно про чикагскую мифологему!» Но это поверхностный взгляд. Главное, что я теперь знаю о Донецке (помимо того, что двое из поэтов-метареалистов — чей круг, заметим, крайне узок! — выросли именно здесь), это то, что здешняя филологическая школа самая сильная в стране, если не на всём постсоветском пространстве. И она всерьёз озабочена проблемами геопоэтики — самой мистериальной доктрины из признанных на сегодня в гуманитарной науке. Первая в Украине диссертация по геопоэтике готовится здесь.