Подручный лекаря, взявшийся помочь Малышеву в деле постижения придворного этикета, держался чуть позади и вел себя незаметно. Лишь тихонько подсказывал, куда идти, что поднимать.
Обслуживали стол Адельгейды три служанки. Когда к помосту подошел заезжий «полочанин», они пришли в некоторое замешательство.
Костя на уже достаточно неплохом немецком попросил оказать ему честь, разрешив прислуживать при столе августейшей особы, государыни, которая приблизила его, простого купца, к свету дворцовой жизни. Императрица была несколько ошарашена такой просьбой.
Генрих находился уже в состоянии легкого опьянения, что не мешало ему участвовать одновременно в нескольких беседах за столом и постоянно поднимать кубки за здравие и в ответ на чьи-то пожелания. Он мельком окинул взглядом стоявшего перед помостом и склонившегося в поклоне Малышева и милостиво кивнул. Если жонглер желает прислуживать за столом – его право. Только пусть попробует при этом оказать непочтение тем, кому взялся прислуживать. Мигом загремит в казематы, на пару этажей ниже.
На разрешение мужа Адельгейда только вздохнула. Ее августейший супруг мог быть и более внимательным к тем, кто желает стать к ней поближе. Не иначе как права она в своих подозрениях. Верны слухи – не на охоту отправляется император, а в постель к молодой любовнице. Потому и не смотрит на нее Генрих. Даже, вон, жонглера за его дерзновенную просьбу не палачу отдал, а разрешил прислуживать. С другой стороны, просьба хоть и нестандартная, но попахивает чем-то оригинальным.
Мода на куртуазность еще не получила распространения в Европе. Но менестрели уже складывали свои первые песни о славных рыцарях и их прекрасных дамах, о сложных правилах поведения, достойных настоящих благородных кавалеров и королев их сердец и устремлений. Конечно, до тех времен, когда из преданий и сказок это превратится в правила поведения, еще оставались века, тем не менее первые почки уже прорезались на тоненьком древе рыцарского этикета.
Бывшая киевская княжна еще раз вздохнула и разрешающе кивнула замершему перед помостом жонглеру. Если тот желает, может прислуживать за ее столом. Правда, вероятней всего, этого полочанина влекло к столу не стремление оказать уважение венценосной чете, а совсем другое.
«Ишь как на Ланочку-то глазища выкатил», – мысленно констатировала Адельгейда, но виду не подала. Ничего. Пускай у малышки кавалер появится. Повздыхает, попоет – глядишь, и какой из благородных всадников внимание на нее обратит. Тут как с последним яблоком на столе – всегда к нему сразу несколько рук потянутся. Вот и устроится судьба воспитанницы.