В первые дни осады Риацци просто разворачивал обратно путников и обозы купцов: пусть старейшины общины придут и договорятся, а пока нет соглашения, возвращают деньги, взятые за бесполезный переход через перевал. Когда поток желавших спуститься в долину понемногу иссяк, так же как и солиды, захваченные рыцарем в поход, славные воины города Бергамо начали задумываться о том, чем им самим придется питаться до тех пор, пока не окончится осада непримиримых горцев. Местные крестьяне, пережившие очередную голодную зиму, отказывались выдавать солдатам продукты. Попытки военной экспроприации быстро привели к тому, что содержимое небогатых кладовых переместилось в тайники, до которых не могли дотянуться руки оголодалых стрелков. Да и чем могли поделиться измотанные шестилетним неурожаем сервы? Продуктовый караван из епископских закромов не спешил… Пришлось лучникам в буквальном смысле промышлять разбоем. Одной из ночей пять стрелков поднялись в горы и украли десяток овец у швейцарской общины. Пастуха, попытавшегося оказать сопротивление, избили. К счастью для него, среди лучников не было никого, кто бы сумел собрать ночью и без собак всех разбредшихся овец, потому и ограничились налетчики только десятком. После этого притихшая было борьба вспыхнула с новой силой. Когда через неделю итальянцы попробовали повторить вылазку за провиантом, их встретили стрелами и камнями. Двух раненых любителей баранины отправили на повозке в Бергамо, но долго ликовать местным не пришлось – следующей ночью пара наемников-генуэзцев забралась на скалы и подстрелила одного из ополченцев общины.
Когда Риацци увидел кавалькаду, он решил, что его мольбы услышаны и упрямые горцы пошли на попятную. В выходном плюмаже на открытом шлеме, с ярким щитом и копьем, верхом на коне он встречал подъезжавших всадников. Но торжество и довольство на его лице быстро уступили место разочарованию, а затем и любопытству. Всадники были одеты и вели себя не так, как дикие дети гор. Среди них наверняка даже был рыцарь – судя по великолепному вороному дестриеру и обилию дорогих кольчуг, которыми могли похвастать в таком количестве разве что норманнские дружины. Гарцуя на своем коне так, чтобы можно было свободно разглядывать из-за частокола подъезжавших, рыцарь приготовился ждать – кто бы ни спускался с горы, гости не обнажали оружие, не кричали. Значит, будут говорить. А раз будут говорить, то, видимо, не чувствуют за собой силы, значит, можно будет скрасить долгое и невыгодное ожидание. Ведь сборов за проезд на земли епископа еще никто не отменял. Сейчас итальянец не собирался никого поворачивать обратно, уж больно жалко смотрелись вымотанные долгим ожиданием собственные воины. Если горцы начали снова водить путников через перевал, то и ему подобает начать делать то, ради чего его и послал сюда сюзерен… Пускай и без договора с горской общиной.