Фрэнсис неловко засунула телеграмму обратно в конверт.
– Пожалуйста, давай не будем ссориться, – через силу выговорила она. – Что бы ты ни думала про Кристину и про… про что угодно – на самом деле все не так. И право, оно того не стоит. Пойдем в тепло, а? – Она двинулась мимо матери к двери гостиной.
Но мать странным, быстрым движением схватила ее за руку:
– Фрэнсис. – У нее был вид человека, который решился сказать что-то, но если не скажет сейчас же, то уже никогда не скажет. – Фрэнсис, в пятницу вечером, когда умер мистер Барбер, я вернулась домой с мистером Лэмбом, и ты… ты была сама не своя. Ответь мне честно – тогда что-то случилось?
Фрэнсис попыталась вырваться:
– Нет.
Мать не отпускала:
– Я имею в виду – с миссис Барбер? Не произошла ли какая-нибудь ссора между ней и мистером Барбером?
– Нет. О чем ты вообще? Ведь Леонарда даже дома не было. Мы вообще не видели его в тот вечер.
– А она ничего тебе не рассказывала по секрету? Про мистера Уисмута или другого мужчину? Ты ничего не скрываешь от полиции?
– Нет.
– Я очень хочу верить тебе, Фрэнсис. Но у тебя всю жизнь были эти твои… странные увлечения. Стоит мне представить, хотя бы на секунду, что эта женщина втянула тебя во что-то…
– Ничего такого нет, мама.
– Правда? Ты клянешься? Честью клянешься?
Фрэнсис не ответила. Несколько мгновений они молча боролись, обе испуганные столько же неестественностью своих напряженных поз, сколько мыслями обо всем, что осталось не сказанным.
Наконец Фрэнсис, резко крутанув запястьем, выдернула руку. Мать сильно шатнулась вперед и едва не упала. С помощью Фрэнсис она восстановила равновесие, но тотчас же отступила от нее на шаг. Тяжело дыша, они стояли лицом к лицу, на черно-белых плитках пола.
– Ничего такого нет, – повторила Фрэнсис успокоительным тоном. – Слышишь? Давай пойдем в гостиную. – Она протянула руку.
Но мать не пошевелилась. Вид у нее теперь стал настороженный, подозрительный. Все еще задыхаясь, она ответила:
– Нет… не хочу. У меня голова разболелась. Пожалуй, прилягу на часик-другой.
Не встречаясь глазами с Фрэнсис, но искоса поглядывая на нее чуть ли не с опаской, она прошла через холл к своей спальне и тихо затворила за собой дверь.
Внезапно почувствовав страшную слабость в коленях, Фрэнсис доковыляла до черного жесткого кресла и рухнула в него. Мысли ее лихорадочно заметались. Что делать? Что делать? Мать знает. Мать догадалась! По крайней мере, о части правды точно догадалась. Но сколько еще времени ей понадобится, чтобы понять и все остальное? Чтобы полная картина составилась у нее в уме, как один из ее чертовых акростихов? И если уж